Федор Колпаков - Резонансы мужества

«За папу, за братьев. За папу, за братьев. За папу, за братьев». Этот счет едва ли останавливал заводской гудок, который сообщал об окончании такой короткой, как стало казаться Тамаре смены.

Как-то раз, задержавшись, как обычно, позже других, Тамара зашла за своей подругой – Таней. Сегаль работала в сборочном цеху завода, куда для окончательной сборки поступали готовые стволы винтовок из Таниного цеха, ложе и затворы из других цехов огромного предприятия.

– Как сегодня? – спросила Таня подругу.

– Двести десять процентов.

– Как у тебя получается! – каждый раз, как первый, удивлялась и радовалась Сегаль успехам подруги.

– А я все бьюсь над одной нормой.

Тамара по-дружески обняла расстроившуюся было подругу.

– Танюша, дай я выбью номер на винтовке, – неожиданно попросила она, – можно?

– Наверное, можно, – немного подумав, ответила та.

Девушки подошли к верстаку в самом конце цеха, возле которого на тележке были сложены практически готовые винтовки.

Сверив номер с рабочим журналом, Таня сказала подруге номера очередных ружей. Взяв в руки молоток, Тамара как-то сразу преобразилась. Память о любимых людях незримым рычажком завела внутренний счет, ритму которого так радовалась Тамара эти последние месяцы. Умелым движением она с силой ударила по краю клейма. В голове прозвучало знакомое – «За отца», «За братьев». Взяла другое – «За отца», следующее «За братьев».

МК 4451

МК 4452

МК 4453

Получившие свои новые имена винтовки были бережно уложены в сторону от своих еще безымянных подруг.

– Спасибо! – расцвела в улыбке впервые за последнее время Тамара, передавая инструмент подруге.

Старший сержант Михаил Пименов в первых числах января 1943 года прибыл на Ленинградский фронт после излечения в госпитале, где провел последние полтора месяца. Ему повезло, вернулся в свой полк и свою роту. Это везение можно было объяснить только одним: его не увозили за пределы кольца блокады Ленинграда, что уже полтора года тугой петлей стягивало подступы к городу. Не было возможности, а скорее всего, и необходимости.

Осколок вражеского снаряда, зацепив бедро левой ноги, по счастливой случайности не повредил кость. Потерял Михаил немного крови, потому что ребята из его взвода быстро доставили раненого в полковой лазарет, а оттуда – во фронтовой госпиталь. В общем, обычная фронтовая удача.

Но то, что ему пришлось увидеть в Ленинграде, навсегда поразило его. К смерти на фронте он как-то привык: воевал уже не первый месяц. Там, на передке, она была обычным и, как бы это страшно ни звучало, – привычным явлением. Ему приходилось стиснув зубы хоронить своих товарищей, тех, с кем стоял на передних рубежах обороны Ленинграда с ноября 1941 года.

Не раз она чудом обходила его разрывом случайного снаряда, вырывая жизни бойцов нового пополнения, молодых, совсем еще юных парней, которых впервые услышанные на передовой разрывы заставляли совершать роковые ошибки. Ко всему этому он привык, понимая своим крестьянским умом, что это – война, а она подлая может только калечить или убивать людей. Но здесь, в городе…

Пименов давно не бывал в Ленинграде, сражаясь со своим полком на самом левом фасе Ленинградского фронта. А если и был пару раз, то эти короткие наезды в город проходили ночью. Он знал, как тяжело город пережил первую блокадную зиму. На себе бойцы чувствовали, как снижаются запасы продовольствия, как беднеет их рацион. О голоде не было принято говорить, об этом не писала фронтовая газета и дивизионная «многотиражка». Однако солдаты «тихонько» между собой переговаривались: «в городе много людей умерло от голода, город голодает».

В госпитале он смог сам в этом убедиться. Медсестры и врачи были предельно худы. Многие с трудом справлялись со своей работой, еле передвигая ноги. Серые землистые лица, впалые скулы, замедленные движения выдавали людей, которые испытывали многомесячное недоедание. Ко всему этому добавлялись частые обстрелы и авиаудары.

Но самым незабываемым событием всех семи недель, проведенных в госпитале, стало выступление подростков одного из ленинградских интернатов. Дети выступали за пару дней перед новым 1943 годом.

Они зашли в палату под вечер, тихо и плотно закрыв за собой входную дверь. Три девочки, два мальчика и сопровождающая их медсестра. Такая же, как у всех ленинградцев, печать голода на лице. Застиранная одежда с «чужого плеча».

Дети без аккомпанемента спели две или три песни. Кто смог из бойцов, поддержали молодых артистов жидкими аплодисментами. За песней лица ребят немного порозовели. Строгие и собранные взгляды молодых артистов выдавали людей, изведавших на своем коротком веку военного «лиха». Раненые бойцы внимательно слушали ребят, кто – лежа, кто, как Михаил, – привстав на локте.