Сергей Добрухин - Душа

Он был пленен. Мина взорвалась под водителем, и молодой контрактник умер сразу. А он, оглушенный взрывом, попал в плен к тем, кто считал себя выше, сильнее и мудрее, потому что они верили в другого бога, и, по их разумению, их бог был лучше. Потому что они жили на своей земле, и считали, что ее нужно защищать. Потому что они ненавидели тех, кто помог им когда-то вылезти из грязи, из нищеты и необразованности и, предоставил защиту от других завоевателей, желающих и способных поработить весь их народ.

И теперь он стоял перед ними раненный и обессиленный от потери крови, а бородатый «душман» с автоматом в левой руке и с пистолетом в правой, заставлял его молиться тому богу, в которого он давно не верил.

– Молись своему еврейскому Иисусу, русский! – орал бородатый и низкорослый мужчина в зеленом берете, одетом на его нечесаные и засаленные волосы.

– Я давно не верю в еврейского бога, – отвечал раненный и контуженый человек.

– А какому богу ты веришь? Может, ты хочешь сказать, что ты наш? Ты что, мусульманин? – искренне вопрошал воин ислама, всем своим видом пытаясь казаться выше, чем стоявший перед ним майор специального подразделения.

– А ты, я смотрю, о других богах и не слышал вовсе!

– Ээ! Слышишь? Каких Богах? У меня один Бог, и я тебе сейчас буду глотку резать за него, и за твою наглость. А ты будешь визжать как свинья, русский, – выкрикнул «душман» с пеной на губах. А майор, воспользовавшись тем, что незадачливый воин в зеленом беретике, подошел к нему вплотную, а четверо его соратников находились на другой стороне горной дороги и, стоя тесной кучкой возле старенького японского джипа, на них внимания совсем не обращали, выхватил у него из ножен кожаных нож охотничий, и всадил ему в грудь, по самую рукоятку. Да так, что тот и пикнуть не успел. Захрипел только, да пену свою кровавую изо рта выпустил. А когда и пистолет, и автомат у майора в руках оказались, он уже было совсем хорошо себя почувствовал, увереннее. И, не дожидаясь того, когда мертвое тело в зеленом берете на землю по его ногам сползет, полоснул из автомата по остальным четверым «духам». Те и крякнуть не успели, как по паре пуль отхватили и полегли там, возле машины. И в тот момент, когда он из пистолета довершал начатое, подойдя к джипу, вдруг, появились еще два уазика на дороге. И вот тут-то он и понял, почуял всеми фибрами души, что на этом везение его закончилось. Уазики те были с флажками на лобовом стекле. Зелененькими такими флагами, небольшими.

Но снова сдаваться им, ему не хотелось. За то время, которое он провел в командировках, он был наслышан о судьбе пленных солдат и офицеров, и следовать их участи было не для него. А рассчитывать на то, что его персону кто-то выкупит из плена, он не мог. Должность, звание и честь его, против этого сильно возражали. Он решил, что в данной ситуации у него один единственный выход.

В машине убитых им духов он нашел одну гранату и рожки к автомату Калашникова. Арсенал его оказался невесть каким, но вполне позволял ему, боевому офицеру, дать хороший бой врагам. И он начал этот бой.

Удачным броском лимонки, встретил и остановил две полные машины «душманов». А потом, долго отстреливался до последнего. Нет не патрона. До последних сил. Патроны у него еще были, но вот сил, от полученных новых ранений, от контузии и от потери крови, совсем не оставалось. Он умер, а правая рука его продолжала давить на спусковой крючок, и «Калашников» продолжал строчить до тех пор, пока в магазине не кончились патроны.

И душа, сражалась вместе с ним, и когда он умер уже, не осознала этого сразу. Бросалась на трех оставшихся в живых вооруженных врагов, и была готова рвать их на части, словно волкодав, сорвавшийся с цепи. Но когда осознала, прочувствовала смерть, зависнув над этим участком дорожного полотна и поняла, что все уже кончено, ее вдруг, почему то потянуло туда, где нужно было закончить начатое им. Она внезапно оказалась в его пустой квартире, за его столом, на котором были не дописаны его стихи. Он писал их по ночам, или в отпуске. Целая тетрадка стихов о любви, мужской дружбе и о войне. А когда поняла, что не может без него сочинить ни строчки, метнулась к его первому сыну с диким желанием рассказать, донести тяжелую весть о его смерти. Долго пыталась пробиться к сознанию и к душе молодого мужчины, его первенца, но все было тщетно, не смогла она к нему достучаться. Тогда она переметнулась к младшему, и ей удалось проникнуть к нему в сознание лишь ночью, во сне. У нее получилось! Получилось сказать сыну о том, что его отец погиб. Что нужно в память о нем, опубликовать его сборник стихов. Хороших стихов, сильных. Что нужно его именем, но не в честь его, что очень важно для человека, назвать будущего внука. И что нужно, самое важное, что хотела она донести, сжечь его тело. То есть выполнить его последнюю волю, похоронить так, как хоронили его далеких предков-русичей. Он так хотел. Даже в завещании своем желал указать, потому что нутром своим чуял, что это правильно и необходимо. Но завещание оформить не успел.