Татьяна Богатова - Читер, или… Предел высоты

Однако долгожданная встреча с родными то и дело откладывалась. Неизвестно, сколько ещё могла продлиться задержка. Можно было провести томительные часы ожидания в комфортабельном отеле, неподалёку от аэропорта. Но Локотков, как и подавляющее большинство пассажиров его рейса, предпочитал оставаться в зале ожидания, надеясь на неожиданное изменение погоды в лучшую сторону.

Молодой мужчина сменил ещё несколько кресел; постоял у прозрачной стены, с тоской взирая на обильный снегопад за стеклом; в очередной раз поговорил с женой. Тонко чувствуя взвинченность Славы, несмотря на то, что он старался держать эмоции в узде, Агата пыталась отвлечь мужа рассказами о близнецах, которые тот мог слушать бесконечно. Вячеславу ненадолго удавалось отключиться от досадной задержки вылета. Но, когда, попрощавшись, они с Агатой прерывали связь, беспокойство одолевало мужчину с новой силой. И всё продолжалось по кругу: метание по залу, обозревание пространства за окном и неуёмное желание позвонить жене, которое Слава чаще всего не подавлял.

По завершении очередного разговора с Агатой, собиравшейся пообедать в столовой, оборудованной специально для сотрудников завода, Локотков тоже решил перекусить. Не испытывая особого аппетита, Вячеслав отправился в ближайший ресторан, чтобы не отвлекать жену от обеда и самому скоротать время до следующего созвона с ней.

Мужчина за столиком неподалёку от входа первым окликнул Славу, радостно приподнявшись ему навстречу. Вьющиеся рыжеватые волосы; такого же цвета короткая кучерявая борода на чуть вытянутом лице; худощавое телосложение; узкие плечи; рост около ста восьмидесяти. Таков был облик армейского друга Локоткова, его ровесника, тридцативосьмилетнего Геннадия Лузгина.

Пожав руки, Слава с Геной на секунду сомкнули крепкие мужские объятия. После гибели своего друга, Игоря, они продолжали встречаться, как и раньше, раз в год, только теперь на его могиле, чаще всего в день смерти. Когда Локотков занял место за столиком, оба, по молчаливому согласию, подозвали официанта, попросив принести коньяк.

– Что-нибудь закусить? – спросил у приятеля Лузгин.

– Всё равно, – равнодушно мотнул головой Слава.

– Слабосолёный лосось, – принялся торопливо перечислять официант, – заливной говяжий язык…

– Давай заливное, – кивнул Геннадий, ощущая отстранённость Локоткова.

Заказ оказался на столе с опережающей ожидание клиентов скоростью.

– Ты у своих был? – прервал молчание после второй рюмки Вячеслав, вспомнив, что рано потерявший родителей Гена воспитывался здесь, в бездетной семье тётки, родной сестры матери.

– Почти у своих, – грустно покивал приятель, – только на могилках. Дядя Костя два года как умер. А потом, вот, мама-Лида. Хоронил, да в наследство вступал. Сейчас приезжал квартиру продавать.

Лузгин работал в Москве таксистом. Жил с женой и двумя детьми в двухкомнатной у тёщи.

– Удачно?

– Ещё как! Поэтому и решил обратно на самолёте. Ну, и покутил тут недельку, – хохотнул Геннадий. – Пока жена с тёщей на мои денежки лапу не наложили. Я же, блин, добрый. Всё равно отдам. А ты какими судьбами здесь? – скривился приятель, зажевав коньяк долькой лимона.

– Летел из Северо-Сибирска, – следом за другом выпил Слава, не притронувшийся к закуске. – Да вот, рейс на Москву, как назло, задержали из-за непогоды.

– Ты же вроде завязал со своей кризисной деятельностью? – удивился Лузгин.

– Случай особый. Нельзя было отказаться.

– А кто там, на заводе, без тебя рулит? Жена?

– Агата, – подтвердил Вячеслав. – Соскучился, – вымученно улыбнулся он, – сил нет. Привык, что всё время рядом и она, и малыши.

– Давай, за детей, – оживился Геннадий. – А то мы всё, не чокаясь, пьём.

– Давай, – с готовностью наполнил рюмки Локотков.

– О, Кирилл, ты чего торопишься? – обернулся к проходящему мимо столика молодому человеку Гена. – Посадку, что-ли, объявили?

– Нет, – приблизился мужчина, которого окликнул Лузгин. – Трухачёв, – протянул он руку равнодушно посмотревшему на него Славе.

– Вячеслав, – представился в ответ Локотков, отвечая на рукопожатие стройного молодого человека, лет тридцати трёх; с тонкими, неприметными чертами лица; темноволосого, с аккуратной стрижкой; в элегантной одежде, явно дорогих брендов, что не особенно бросалось в глаза, но и не оставалось незамеченным для тех, кто понимал в этом толк.

– Тогда, давай, к нам, – отодвинул для знакомого стул Геннадий. – Ещё коньяку, пожалуйста, – окликнул он оказавшегося неподалёку официанта.