Марина Брутян - Чугунный мост

Ереван. Август 2019 года

Марк поехал к матери. У неё заканчивался инсулин и шприцы. Он купил всё необходимое в аптеке недалеко от своего дома. Продавщица его давно знала, и часто отпускала ему лекарства под честное слово. Сегодня у Марка также не было денег, и он обещал расплатиться на следующей неделе. В этой части города, в районе Бангладеш, где проживала его мать, было особенно пыльно и неопрятно. Дома, которые выросли тут сравнительно недавно, уже казались ветхими. Воздух стоял непроницаемой стеной и когда ты шёл, создавалось впечатление, что ты прорываешь что-то плотное, некие невидимые обои. Вот ты прорвал головой это полотно жаркого воздуха, прозвучал громкий хруст. Потом просовывается левая рука, правая, потом ноги, и так каждые 20–30 метров.

Мать Марка жила в двухкомнатной квартире на втором этаже девятиэтажного здания. Когда в 1989 году семье профессора Рубиняна была выделена квартира, Рафаэл Петросович спросил свою жену, хотя на тот момент они уже были в разводе, на каком этаже она хотела бы иметь квартиру.

– На втором, – ответила она, и сразу же стала пояснять. – На первом опасно. Преступность всё-таки какая-никакая, воры-домушники. От них окна нужно защищать. А я не люблю решётки на окнах. Это какое-то ограничение свободы. Более высокий этаж ставит тебя в зависимость от лифта, если он предусмотрен в доме. А в нашем случае, как я понимаю, лифт есть. Поэтому второй этаж— то что надо.

Рафаэл Петросович обставил квартиру для бывшей супруги, а сам переехал в другую квартиру, кстати, в том же районе. Свою прежнюю на проспекте Комитаса они сдавали.

Марк открыл своим ключом дверь. Вошёл в коридор, поставил сумки с продуктами на пол, и не разуваясь прошёл в комнату.

– Ма? Я пришёл, – он положил на журнальный столик инсулин и шприцы. Мать сидела в кресле и вязала. Отрешённо куда-то смотрела, но не на Марка. Только когда он вышел из комнаты со словами, «вымою руки и вернусь», она как бы проснулась ото сна.

– Марик, – сказала она тихим голосом, – ты пришёл…

– Да, ма, я пришёл, – крикнул из ванной комнаты Марк, который долго и тщательно смывал с себя летнюю пыль этого любимого им города. Он смывал её с лица, с затылка, с рук. А она как зараза не хотела отлипать.

– Я приготовила окрошку, ты любишь. Налей себе, там в холодильнике стоит.

– Спасибо, с удовольствием выпью [1] В армянской кулинарной традиции окрошка – это напиток: тан (айран) с мелко порезанными огурцами и зеленью. Наряду с кефиром, таном и мацони, такая готовая окрошка продаётся в магазинах порционно. , я так горю весь изнутри.

– Влюбился, – ехидно прокомментировала мать.

– Я? Не, и не скоро это произойдёт.

– Сынок, посмотри на меня и не повторяй моей ошибки. Один развод не должен испортить твою жизнь. Женись, или хотя бы просто будь с тем, кто тебе дорог. Ты перестал улыбаться, а человек улыбается, когда на сердце спокойно.

– Ма, мне и так спокойно. А твою жизнь испортил не развод, не папа, а твой скверный характер, который, кстати, я унаследовал. Но я не хочу портить кому-то жизнь, поэтому я бываю с тем человеком, с которым хочу быть так долго, насколько это возможно. Я проживаю свою жизнь так, как её ощущаю. Проживаю не ради кого-то, не вопреки кому-то, не иду ни с кем на компромиссы. Это моя жизнь, и я не хочу жалеть потом о том, что терпел то, что мне не нравилось.

– Опять ты за своё, ты меня постоянно заваливаешь своими умными фразами, а проявить мудрость и попытаться понять меня не хочешь.

– Нет, ма, это ты меня понять не хочешь. Спасибо за окрошку. Я пошёл. Мне надо выспаться, с утра опять на объект, расписывать стены.

– К отцу зайдёшь?

– Нет, нет времени, в следующий раз.

– Ты каждый раз так говоришь.

– Пока, позвони, если что-то нужно будет.

– Бабушка твоя звонила. Что она от меня хочет? Я взрослая женщина, а до сих пор учит меня жить, представляешь?

– Ма, ты только что сама снова пыталась учить меня жизни, меня, своего взрослого сына. Пока. Я побежал.

Он захлопнул за собой дверь.

Каждый раз, когда он приходил к матери, больше получаса не мог оставаться. А если вынужден был, если матери было плохо и нужно было присмотреть за ней, то укрывался в другой комнате и притворялся спящим или занятым чем-то важным. Потому что любой разговор с ней превращался в спор или ссору. Мать никогда его не понимала и у них не было ничего общего. Никакой общей темы для разговора не было. Были общие темы для спора и ссор.