Александр Гадоль - Режиссёр. Инструкция освобождения

© Гадоль А., 2017

© «ООО Издательство «Э», 2017

Больше всего на свете он боялся, что его запрут в комнате, набитой людьми, и его заперли в комнате, набитой людьми. Хата маленькая, на семнадцать нар, и переполнена, как трамвай в час пик. Люди входят и не выходят. Он жил в этом трамвае пять лет и многому научился. Научился жить без свежего воздуха, чистой воды, нормальной еды и одиночества, делать четки из расплавленных бутылок, ножи из кипятильников, шила из бритвенных станков, плести коня, метать ножи, спать при ярком свете и громкой музыке, не замечать клопов, мышей, клещей, тараканов, холод, жару, спертый воздух, обоссанные матрасы, людей, которые его ненавидят, тихо срать, незаметно плакать, теряться из виду, видеть, слышать, смотреть на одно и то же и замечать каждый раз разное, сходить с ума и возвращаться обратно, предугадывать события в замкнутом пространстве, мастерски играть в шахматы, сносить побои, драться быстро и качественно, различать людей, давать им что они хотят и забирать у них что ему нужно, верить без сомнений, отвечать на искушения твердым «нет» либо твердым «да», любить, как в книжках пишут, безответно и с ответом и ненавидеть, как бывает в кино.

Он был холоден и горяч. Испытал разное и помнит такое, что кажется, будто это было не с ним. Накопилась уйма интересных искрящихся мелочей. Всего понемногу. Он переполнен людьми, событиями, переживаниями. Он – маленькая копилка, набитая под завязку, не в силах двинуться с места, чтобы не нарушить и не расплескать. Он говорит, а оно лезет наружу. Чуть двинется, а оно сыплется через край. Оно бродит в нем, перегнивает, соединяется в новое, такое, чего не было, а теперь оно есть. Куда оно подевается, когда его не станет? Столько опыта, счастья и бед? Куда оно? Исчезнет с ним? Такая вкусная конфетка-ассорти.

Теперь он Супермен с планеты Криптон, где среди других суперменов был, как все, обыкновенным, а на Земле стал Суперменом. И когда его выпустят в мир, а его выпустят, ибо деваться некуда, то мир его больше не съест. Он этот мир сам съест.

Когда я начинал эти записи, то не знал, чем все закончится, поэтому часто сбивался на настоящее время. Я мог это исправить, но не исправил, потому что так мой рассказ похож на кино, где все происходит в настоящем времени, а значит, по-настоящему.

Может показаться, что текст излишне сух и изобилует штампами. Но этому есть оправдание. На стиль и манеру моего письма повлияла желтая книга, составленная из мудрых цитат царевича Сиддхартхи Гаутамы и его приспешников. Находясь под впечатлением от этой книги, я писал цельными устоявшимися фразами, какими говорят герои фильмов. Такая манера экономит бумагу, а в тюрьме бумаги всегда не хватает.

Тюрьма, где я был, построена из мусора. Из старых разрушенных домов взяли битые кирпичи, кафель, ржавые трубы и старые чугунные унитазы. Краской для пола покрасили нары. Намордники на окнах – отходы производства пивных крышечек, а решетки – ржавые железяки, выдранные из бетонных плит.

По сути, тюрьма – свалка строительных отходов. Огромная мусорная куча, отсортированная и выложенная домиком. Живут в ней люди, которых другие люди признали отбросами. Питаются отбросы тем, что на воле выбрасывают на помойку.

Тюрьма с момента постройки выглядит развалиной. Новой ее никто не видел, даже старожилы – рецидивисты, у которых по сто отсидок. Ее латают, конопатят, стягивают винтами, она вот-вот развалится, и это «вот-вот» рождает смутную надежду. Но тюрьма стоит, и если подсчитать, как долго она стоит, то надежда – не надежда, а безнадега.

Глядя на трещины, дыры, гнилую штукатурку, плесень, тараканов, клопов и следы чесоточных клещей на моих запястьях, я мечтал о разрушении. Я хотел, чтобы началась революция, война, снаряд попал в стену – и мы сбежали. Взрыв, война, любой катаклизм, вплоть до конца света, – об этом мечтают все зэки, интуитивно догадываясь, что без разрушения свободы не бывает.

Я фантазировал про яйцо и цыпленка. Яйцо разбивается, и появляется цыпленок. Эта метафора взбадривала по утрам, где-то между семью и десятью часами, когда в хате было тихо. Большинство арестантов отсыпалось после ночи, а небольшинство не создавало шума, чтобы большинство подольше не просыпалось.

Каждое утро проверка. Продольные заходят с наигранной смелостью, как дрессировщики в клетку с равнодушными зверьми. По углам брандспойты, на ремнях игрушечные револьверы. В камере жарко и пахнет зверинцем. Зэки в трусах. Глаза потускневшие, как у старых свиней, жопы грязные, зубы стертые.