Александр Бронников - Путь скорби (Via Dolorosa)

Зажили молодые хорошо. В доме, который выделили агроному, всё стало вдруг само собой светло и радостно. Лукерья открылась как очень заботливая жена и хозяйка. Дом украсился занавесками, ковриками, скатертями и покрывалами и много ещё чем, что обязательно привносит вступающая в дом женщина. Через девять месяцев родилась Марфушка, беспокойный и горластый ребёнок, который, порою, просто тонул в материнской любви и обожании отца. Дед с бабушкой тоже не отставали, и Марфушка была просто поглощена внимание и любовью близких. Но через семь лет, когда Марфушка бойким, непоседливым сорванцом носилась по колхозным полям вслед за высоченной фигурой отца, а по вечерам, почти не дыша, прижавшись ухом к сильно округлившемуся животу матери, слушала странные, загадочные звуки зарождающейся жизни, случилось страшное. Лесной пожар стремительным броском с холмов слизнул своим жгучим, ярко-жёлтым языком почти половину сельских домов вместе с ухоженным, мирно спящим домом агронома.

Всего этого мира, так заботливо выстроенного человеческими руками и душевными силами, не стало. Одно мгновение вспышки, пламени, и стихия вывернула наизнанку мир, в котором было так уютно, так светло и радостно встречать каждый следующий день. Отец вытащил Марфушу, вытащил жену, но огонь уже сделал своё дело. На память о том пожаре у Марфуши остались пятна на ногах. Когда ожоги зажили, кожа на этих местах стала какого-то буроватого цвета. Лукерье досталось гораздо сильнее, может быть, и не так сильно, как некоторым другим, которые потом поправились, но всё как-то сразу и понемногу; рухнувшая балка, ожоги, едкий дым задушили и молодую женщину, и её ещё не родившегося ребёнка. Её мечта родить мужу сына, будущего героя-моряка, как дед, или учёного-агронома, как отец, не сбылась. Только однажды она пришла в себя, ещё до прихода помощи из центра, улыбнулась обожжёнными, потрескавшимися губами, погладила по лицу склонившегося к ней мужа, словно простилась, и ушла. С тех самых пор отцовская грива стала белой, как свежий снег, а немногословность его превратилась в почти настоящую немоту.

Дом он так и не стал отстраивать, переселился с Марфушой к деду с бабушкой, места всем хватило, только отца больше у Марфуши как бы и не стало. Рано, ещё до бабушки, встанет утром агроном, заведёт себе чай, посидит в тикающей ходиками тишине кухни и уйдёт в поля или в контору. А приходит затемно, изредка зайдёт к дочери, поцелует спящего ребёнка и уходит к себе. Так и не пережил агроном своей утраты, не изжил, так и осталась она у него в сердце ворочаться, скрести острыми краями, в кровь раздирая нутро.

С тех самых пор родителями для Марфуши стали дедушка Григорий и бабушка Матрёна.

С началом войны, в первый же день, только-только отзвучал голос Молотова, как отец Марфуши собрался и не по-похожему на него многословно простился со всеми. Обнял заплакавшую дочь, крепко-крепко, словно хотел совсем сжать её, вобрать в себя или не отпускать больше никогда, поцеловал в заплаканные глаза и ушёл.

Как только появлялась возможность, Марфуша бежала на почту справляться о письмах, но ничего для неё у почтальона не было. Оставалось теперь только смотреть в пустоту чёрной тарелки репродуктора, слушать, ждать, и представлять себе, каково там, в городах и сёлах, которые снова и снова накрывает грязно-серая волна фашисткой оккупации.

Передав свой груз, «Заяц», резво взбивая речную гладь, бежал к дому. Там будет небольшая стоянка, и снова отправляться в путь. Было приятно и гордо чувствовать свою нужность, свою работу в бешенном котле войны, где путь к победе зависел от каждого и от тебя в том числе.

Марфуша зажмурилась от удовольствия, подставляя лицо тёплому вечернему ветерку. Солнце садилось за горизонт, медленно и величественно опуская своё пылающее тело в мерно текущие воды Волги. Сейчас всё вокруг было похоже на сказочную быль, на приятный лёгкий сон, от которого не хочется просыпаться. И эта спокойна речная гладь могучей реки, и этот раскалённый шар заходящей звезды. Вот-вот он коснётся воды, и та зашипит, остужая тысячелетний пожар, и остудит, и примет в себя, и свет уйдёт, и мир погрузится в ночь сновидений и таинства. Чья-то рука коснулась пальцев девушки, сжимающих леер. Приоткрыв один глаз, Марфуша увидела, что рядом с ней стоит Гришка, он очень старался держаться непринуждённо, но видно было, что ему не по себе, и ему стоит огромного труда не засмущаться и не уйти. Марфуша с интересом наблюдала за действиями молодого человека, она знала, как он теряется в её присутствии, как краснеет, начинает терять слова. Дразнить влюблённого в неё юношу казалось ей очень забавным. В какой-то мере она была даже рада, что Гришка так к ней относится, льстила ей и его избыточная внимательность. Она даже немного жалела его, такого нескладного, нерешительного, но всё же нисколько не представляла себе, что сможет ответить на его чувства.