Мила Мираж - Большой город

Выходя из гримерки, Илья чувствовал себя хорошо. В конце концов, он делал благое дело. От души помогал, безжалостно разоблачал, предавал справедливому суду. Он был так увлечен своими мыслями, что даже не обратил внимания на тени, бесшумно скользившие вслед за ним по парковке.

***

– Люсь, погромче сделай, не слышу ни хрена!

На окраине большого города в микроскопическом туалете хрущевки мужчина средних лет судорожно добивал окурок. Жена на кухне как раз включила телевизор – начинались новости:

– Сегодня при попытке сбросить в канализационный люк пакет с неизвестным содержимым, была задержана Татьяна С. В пакете обнаружен задушенный младенец двух недель от роду. Женщина заявила, что не может прокормить ребенка. Сообщается также, что гражданка С. нигде не работала, проживала в общежитии, замужем не была.

Мужчина проковылял к своей табуретке в углу кухни, приговаривая:

– Ишь ты, кормить нечем! Зачем ноги раздвигала?

Телевизор продолжал монотонно докладывать:

– Обвиняемый в растлении падчериц Константин Ф. и его гражданская жена Зинаида К. были объявлены в розыск. Как заявили дочери Зинаиды, Елена и Ольга, их мать потратила все семейные сбережения, чтобы освободить сожителя из-под стражи. Гражданина Ф. выпустили под подписку о невыезде, после чего он сбежал с помощью гражданки К.

На этом моменте мужчина повернулся к жене:

– Ишь, Люська, че баба ради мужика сделать может! А от тебя слова нормального хрен дождешься!

– Ты, мудень старый, хоть слышал, что сказали?! Он за растление сидел!

– И че? Какая-то шаболда мелкая перед ним жопой крутила, он не сдержался, так что ж теперь, сажать человека? Вокруг что ни глянь – всё шалавы. Юбки короткие, волосы разноцветные. Тьфу! Таким раскладом всех мужиков пересажать, ибо у всех слюни текут.

– Знаю я, как у вас слюни текут! Вечно глаза в разные стороны. А там такая история! Это ж как раз в «Героях» было. Знаешь? Нет?! Вот и молчи!

Внезапно Люська и сама притихла, прислушавшись к телевизору:

– …известный ведущий программы «Герои нашего времени». Очевидцы утверждают, что стая набросилась на него на парковке неподалеку от съемочного павильона.

Люська, не услышавшая начала сюжета, бормотала под нос:

– Чаво-чаво с Илюшей? Какая стая?

На экране появилось фото Крапивина в траурной рамке. Люська, обожавшая его программу, заголосила:

– Как так-то?! Молодой ведь како-о-ой!

Мужчина от неожиданности подскочил на своей табуретке, от души выругался:

– Че орешь! Ну, помер – и помер! Не велика потеря! Небось, на своих этих передачках нехилые барыши имел, вот и наркоманил по-черному. Нормального человека разве так просто может стая загрызть?!

Слезы на глазах Люськи моментально высохли, она ринулась в атаку на мужа, защищая любимого ведущего. Вскоре крики были слышны уже всему подъезду. Старушка, вышедшая во двор, посмотрела вверх, на окна, откуда раздавались звуки, и неодобрительно покачала головой.

Пожилая женщина свернула за угол и беззубо засюсюкала куда-то в темноту, протягивая на ладони угощение. Вскоре вокруг нее уже собралась стая бродячих псов.

Несколько минут до будильника. Саша раздвигает шторы. Город приветствует латунной серостью. Начинается новый день.

Про себя Саша называл такие дни беспробудными. Все вы их знаете: это когда серость плавно перетекает из утра в день, покуда медлительные сумерки не завершат его вялую трансформацию в блёклую ночь, засвеченную множеством окон и фонарей.

Отчего-то спросонья ему вспомнилось другое утро. То самое, когда он впервые в жизни полетел на самолёте, впервые и сразу – навстречу мечте.

А мечталась ему Москва. Огромная столица, могучая, кипучая, то самое место, где плещется жизнь, не то, что в нашем захолустье!

Так странно. Вроде всего лишь воспоминания, но ладонь словно обожгло металлическим холодом – это он коснулся трапа самолёта и замер. Застыл на месте, пронзённый внезапным осознанием: он один, совсем один в омуте огромного города, где человек человеку – конкурент, где хочешь жить – умей вертеться, где каждому наплевать на каждого, и на него, наивного провинциала, наплевать в первую очередь.

Когда же это было? И сколько дней торчит он здесь, в бессмысленной суете и безвременье серых, как небо, будней? Сколько долгих месяцев, – да что там! – сколько лет угрохал на поиск своего счастья, на покорение столицы?

Из оцепенения Сашу выводит будильник. Любимая песня не радует. На автомате происходят привычные действия: ставится чайник, нагревается сковородка, вставляются линзы, разбиваются яйца, моются руки и послушная ложечка насыпает ровно столько кофе, сколько нужно. А нужно ли? Зачем это всё нужно?