Владимир Ведерников - Биенье сердца моего

Песня задорно катилась по пустынным предрассветным улицам, натыкалась на каменные громадины домов и, протяжно ухнув, подскакивала вверх – к крышам, к бледнеющим звёздам…

Серёжка заметил Ларису сразу же, как пришли на мост. Она стояла, навалившись грудью на чугунный парапет, смотрела задумчиво в речной простор и казалась грустной и одинокой среди праздничной бурлящей разноголосой толпы. Тёмные волосы водопадно стекали с плеч, на чёрном фоне парапета точёным изваянием белела стройная фигурка, и белые туфельки, казалось, были уже в движении, отталкивали её от бетона моста через парапет, туда – в реку. И он испугался за неё. Да, именно испугался, а не потому подошёл, что она ему понравилась. Он облокотился рядом с ней на парапет. Она повернула к нему голову, он ожидал увидеть на её лице недовольство своим соседством, но его там не оказалось. В больших, чуточку раскосых глазах было только любопытство, ожидание чуда да готовые выпрыгнуть смешинки. Он сглотнул слюну, хотел спросить её имя, но неожиданно грубовато выдавил:

– Слушай, ты не свались в реку!

Она вздрогнула, немножечко отстранилась от парапета, смущённо улыбнулась и сказала:

– Не свалюсь, я плавать не умею…

– Как так? – изумился Серёжка. Ему, одному из лучших пловцов в школе, несколько лет посещавшему тренировки в бассейне, умение плавать казалось настолько простым и естественным, что он с трудом мог представить себе человека, не умеющего плавать. И он горячо заговорил о плавании, приводил преимущества плавающего человека, насколько полнее он живет, свободнее, интереснее, красивее. В своей возбуждённой тираде он не забыл вспомнить и то, что если в Древней Греции хотели дать человеку уничижительную характеристику, говорили: «Он даже не умеет плавать»…

Она слушала серьёзно, склонив к нему лицо, то и дело откидывая рукой спадающие на глаза пряди волос. Исчерпав все доводы, Серёжка умолк. Воцарилось неловкое молчание, стояли и глядели в темнеющую далеко внизу с холодным свинцовым отливом воду. Вдруг она сказала, как бы размышляя:

– Страшно, наверно, прыгнуть отсюда, с моста…

Серёжка встрепенулся, запальчиво ответил:

– Чего тут страшного?! Глубина подходящая.

– А ты бы смог? – она с интересом повернулась к нему. – Не испугался бы?

– Да я уж прыгал отсюда! – хвастливо возмутился Серёжка.

– Не врёшь? – глаза у неё недоверчиво расширились.

Это подогрело Серёжку, заставило подобраться, почувствовав, как туго сжались мышцы и бухнуло учащённо сердце.

– Не веришь? Да? Я и сейчас могу!

Поспешно вылез из рубахи, скинул ботинки, брюки, сунул одежду подвернувшемуся под руку однокашнику Димке, который растерянно спросил: «Ты что, очумел?» Но Серёжка уже не слышал и не видел никого. Что-то отчаянное и дерзкое переполнило его, наливая силой и гибкостью мышцы; он легко впрыгнул на парапет, встал на нём, придерживаясь рукой за бетонный фонарный столб.

Надвигающийся рассвет уже высветлил воду – белые барашки ряби перекатывались, резвясь, и завораживали взгляд. Пугающе далёкой казалась вода; страх шевельнулся в Серёжке, но он сжал его, не дал разрастись. До воды было метров десять, а может, и больше. Серёжка не врал, когда говорил, что уже прыгал отсюда. Прыгать-то прыгал, два раза, но прыгал солдатиком, зажмурив глаза; сейчас же ему хотелось ринуться вниз красивой ласточкой, как прыгал в бассейне. Но там три метра, а здесь…

Вокруг собралась любопытная толпа, смолкли песни. Лариса тронула его за голую ногу, сказала испуганно:

– Слушай, брось дурить!

Он небрежно отмахнулся от неё; каждой клеточкой тела он чувствовал взгляды окружающих и знал, что уж если он вскочил сюда – обратно пути нет, засмеют, заколют едкими шуточками-прибауточками насчёт трясущихся поджилок. Да и потребность удивлять, принимаемая им за жажду подвига, постоянно жила в мальчишечьей душе, и подвиг – лишь бы подвернулся случай – казался ему легко выполнимым под бурные овации восторженной толпы…

Кто-то крикнул ехидно:

– Слабо!

Этот выкрик заставил сжаться в пружину, и Серёжка, подавив последние остатки нерешительности, резко оттолкнулся от холодного парапета.

Он выдержал ласточкой этот бесконечно долгий полёт, лишь перед самой водой ноги его переметнулись вперёд, и он ударился о воду правым бедром. Боль обожгла его, он хлебнул воды, беспорядочно помолотил руками, гася скорость падения, вынырнул наверх, отплевался, отдышался и безвольно расслабил мышцы. Нервное напряжение вдруг прошло, и он почувствовал вязкую усталость. Лёжа на спине, он как из бездонного колодца слышал сверху, с моста, приглушенный разнобой восклицаний. Но это уже не возбуждало его, стало безразличным, даже чувства гордости не вызывало. Так, лишь маленькое самолюбивое удовлетворение…