Антон Задорожный - АПОКРИФЫ

Успокаивается. Заканчивает разговор. Бежит куда-то.

Бегут куда-то. Хлопок! Все оборачиваются вправо: на тротуаре автостоянки пацаны взрывают петарды. Стихло. Облегченно выдохнули. Снова курят. Снова бегут. Входят и выходят.

Уже никто не замечает служащего с бело-красными тележками, и кажется даже, что так всегда было. И катится само по себе.

Две милых школьницы, судя по всему, давние подружки, класса, например, из пятого, обнялись, поцеловавшись в щеку:

– Ну, мне туда, – нехотя, но спокойно говорит темненькая, похожая на белочку, девчонка.

– А мне – туда, – показывает в противоположную сторону светленькая, с аккуратным носиком. Только что вышла из тепла, а щечки уже румяные на ветру.

Расходятся. Брюнетка берет маму за руку и так спокойно, что можно подумать, обреченно, идет к авто. Блондинка, накинув на себя капюшон, идет вправо: ей по трубе надземного перехода нужно перейти шоссе на другую сторону – к остановке. Там она обнаружит, что ей не хватает трех рублей на проезд, но и не подумает отчаиваться: объяснит случившееся какой-то доброй девушке, наверное, студентке, которая поможет мелочью.

Все у них будет хорошо. Но не у всех.

Мама и сын вышли из машины. Мама – женщина лет тридцати пяти, с опухшим то ли от невыносимой усталости, то ли от алкоголя, лицом, грязными волосами желтоватого цвета и глазами, в которые больно смотреть – настолько они печальны; и ребенок лет двенадцати, квадратноватое маловыразительное лицо и деревянистая походка которого не помогали определить его возраст точнее.

Мальчик, закутанный в нелепую фиолетовую куртку и такие же нелепые брюки полукомбинезона, заткнутые в сапоги, был на своей волне: не смущаясь обстоятельствами внешнего мира, его правилами и приличиями, он уверенно поднимал хабарики, разбросанные около входа в ТЦ: один за другим. Все происходило быстро и удивительно красиво: казалось даже, что это – не более, чем часть новогоднего выступления. В том, как ловко такой одеревенелый мальчишка складывался пополам, была своя магия. Завораживало и удивляло и то, что перчатки на его ручках-веточках ничуть не мешали исполнять свой номер: двигаясь напрямик вдоль оранжевой стены к тележкам под навесом, словно змейка из игры в старом мобильном телефоне, наклоняясь, подбирая сигаретный фильтр, мальчик распрямлялся. Поднимая руки над головой, он разламывал фильтр на две части и, опуская руки, отбрасывал фрагменты волокна в обе стороны – будто салют запускал. Так играют осенними листьями обычные дети и их родители – подбрасывают их над головой. И кружатся, кружатся, кружатся…

Повторив эти действия несколько раз, мальчик начал напоминать окружающим андроида. Мама достала сигареты, чиркнула зажигалкой. Закурить не успела: робот, сжимая-разжимая кулак вытянутой вперед руки, пролепетал: «обжигалка, даль обжигалку».

Поморщившись, женщина отдала ему простенькую зеленую зажигалку.

Чирк-чирк. Засверкал, привлекая все внимания ребенка к себе, огонек. Чирк-чирк – прокручивал мальчик колесико зажигалки, завороженный пламенем.

– Да давай ты, быстрее! – не вытерпела мать, гневно высвистывая приказ, звучащий для окружающих как проклятье. Ее сын, мальчик-дурачок, был в самом деле особенный ребенок – всякий раз, когда они были с ним в людном месте, он привлекал к себе ненужные взгляды любопытствующих, виновато потупливающихся, а иногда и злобных пар глаз чужаков.

Клин клином вышибает, и со временем она научилась игнорировать праздно шатающихся посторонних, испытывающих неприятное любопытство к ее ребенку: «Да, дурачок. Но это мой сын!» – демонстрировала она свою воинствующую любовь, как кошка когти, если удавалось сохранить остатки терпения, чтобы не сорваться на крик, не подраться, как тогда, летом, на Почтовой, когда ей пришлось оттолкнуть незнакомого мальчишку от своего ребенка. Казалось, ее взбесил сам факт того, что его здоровые сверстники посмеялись над ним, нисколько не стесняясь ее, стоявшую рядом. Не в том дело, что улица Почтовая для Рязани – местный Арбат, любое происшествие на котором не останется незамеченным (хотя и в этом тоже). И даже не в том, что ее не заметила дурацкая мелюзга, докопавшаяся до ее ребенка…

А когда она увидела, что дразнящийся мальчишка (чей-то чужой сын) уже лежит на тротуаре, совершенно опешивший от того, что его посмела опрокинуть на землю незнакомая тетка, краем глаза она заметила другое: ее мальчик стоял в стороне как ни в чем не бывало. Он даже не понял, что произошло, – вот в чем было дело.