Сухбат Афлатуни - Приют для бездомных кактусов

Отец Елисей вытряс из саквояжа Ницше и перечитал, сопя, о трех превращениях духа. В этой главе его всегда занимало: чем – верблюдом или львом – является его, отца Елисея, дух. Подозревал, что – львом.

В чулках стало жарко, стянул их.

Голые ступни обрадовались воздуху, и на душе стало свежее. Матерьялен человек!

Ступни у противомусульманского миссионера были белые, слегка грязноватые. Сказывались условия: лето и пыль.

Отец Елисей зажмурил глаза и приоткрыл рот. Хотелось быть сверхчеловеком…

Грех, конечно. Но уж очень иногда фактурно представлял себя в этой роли. Только брюшко бы убрать. Небольшое, но обидное, располагающее к шуточкам.

Ласково хлопнув себя по этой части тела, поднялся к столу. Письменный прибор поблескивал, звал к работе. Луна ломилась в окно, перебивая свет лампы.

В членах было неспокойно.

Отец Елисей обмакнул перо и пошевелил губами.

Соблазнитель и совратитель бухарец Миразис Муртазабаев 33 лет живет в махалле Парчибак, его можно характеризовать словами Абу-Сафьяна, «этот верблюд так жаден до женщин, что его никакой намордник не удержит», он уже до этого совратил одну русскую девушку, имел от нея двоих детей, а теперь прогнал, имеет он дом, торговлю в Оренбурге, сад и арендует сады у других, хитро уговорил соблазненную Александру принять всю вину на себя, что Александра сама усиленно ухаживала за ним.

«33 года… Интересно, есть ли у него живот? – Отец Елисей отер пот. – У сартов часто встречаются животы. Они ими, кажется, гордятся и чуть ли не хвастают друг перед другом…»

Перечитал. Красиво.

Хотелось еще ввернуть что-то про живот и заплывшие жиром глазки совратителя – прямо видел их! Ограничился цитатою с верблюдом.

Увещание. Увещание было сделано отпавшим в настоятельских комнатах, в присутствии игуменьи. При увещании открылась вся грустная сторона их жизни, они основывались на свободе, данной во всем, кто как хочет, так и живет, указывали на свою бедность и заброшенность, на пример отпадения не только мирян, но и священника Громова, портрет которого был помещен в мусульманских газетах, указывали на многочисленность отпадений от Православия в ислам, по их сообщениям, до 500 русских девушек после манифеста отпали в Ислам, и в каждом дворе городов Туркестана найдется по 1–2 пары сожительствующих с сартами. Туземцы не любят своих сартянок за их покрывало, поэтому предпочитают русских девушек. При увещевании обнаружилось полное незнание и непонимание ими догматов, заповедей и молитв, просили слезно сообщить им сведения о христианской вере. Охотно были им сообщены сведения о христианской вере в сравнении с магометанской, о грехах любодеяния, прелюбодеяния, в особенности о пагубной и незаконной связи с мусульманами. Слушали со вниманием, благодарили, плакали, тут же дали собственноручную подписку, что они, не переходя в Ислам, навсегда останутся в лоне Православия. Подписка сия приложена к делу.

Отец Елисей недовольно выпил воды и решил выйти.

Во дворе красовалась июньская ночь. Природа в восточной томности, бесконечные цветы, на ветвях плоды земные. Особенно плодородна вишня: отец Елисей сорвал и продегустировал. Кислятина. Потянулся еще за одной. Освежает.

Поглядел на луну и отметил в ней нечто мусульманское.

Баритонально зевнул.

Окна келий раскрыты, виднелись желтяки лампад.

Прислушался.

К плеску воды присоединялись сомнительные звуки.

Вроде притихло.

Только сердце буйствовало. И ладони стали как не свои.

Снова послышалось. Отец Елисей отер ладони и пошел на звук.

Идти было светло, но наплыло облако, и предметы спрятались. Хорошо, что земля вся натоптана, и то пару раз оступился. Пройдя скотный двор – по запаху угадал, – оказался в не разработанной еще части монастыря.

Отсюда шепот и шел.

Было темно, но глаз уже свыкся. Пройдя вдоль стены, выглянул.

На полянке шло ночное свидание.

Четыре фигуры образовывали кружок и шептались на сартовском наречии. Две женские, знакомые уже, и две мужские в халатах.

Отец Елисей сглотнул сухую слюну.

В кружке тем временем замолкли, пошла возня и известные вздохи…

Потом разделились, две фигуры, мужская и женская с животом, уселись на поваленное дерево и застыли, другие две отошли во тьму.

Отец Елисей дышал и пытался сообразить план действий. Одному выступать против двух разгоряченных азиатов рискованно; в руках сидевшего подле Александры виднелась плеть, да и о привычке туземцев таскать с собой ножи он был наслышан. Бежать за подмогой? Какая от монахинь подмога!.. Да шум поднимется, дело получит огласку, полезут слухи, газеты, насмешки, дойдет до Петербурга: увещевал, мол, а увещевленные в ту же ночь миловались со своими ромео!.. Страшнее всего, что он сам не мог оторвать глаз от этих темных фигур, от электричества, которым они горели словно изнутри, и гладил ладонью глиняную фактуру стены.