Расима Бурангулова - Дорога домой

Чёрная Шаманка

Звучит кубыз.

Низкий мужской голос дополняет редкие его звуки своим велеречивым и неторопливым повествованием:

«Шаман во время камлания становится частью природы. Поэтому ему нужен костюм – чтобы было куда вернуться».

К кубызу добавляются «завывания ветра».

«Самые лучшие костюмы пошиваются у Нэлы. – Низко, почти шёпотом: – Ведь только шаман понимает шамана».

Тут раздаётся звук шаманского бубна.

И всё тот же голос, но уже быстро и жизнерадостно продолжает:

«Костюмы от Нэлы.

Божественно сильны, неукротимо прекрасны.

В них вы захотите вернуться!»

И, тихо и быстро, почти скороговоркой:

«Не требуют стирки, износостойки, подходят для использования в миру. Лицензия Бога за номером 24.05.1980 г.».

Обрывок радиорекламы

Нэла вошла в юрту. Устало легла на постель из душистого сена.

Звёзды приветливо мерцали ей с неба.

Она закрыла глаза и заснула крепким, здоровым сном.

К утреннему ритуалу было всё готово.

I

Холодная вода из родника, что горстями Шаманка плескала себе в лицо, журчала и смеялась, перечитывая последние стихи, что насочиняли за ночь поэты.

Нэла любила рано просыпаться. Тишина, что случается за минуту до пробуждения мира, – лучшее время для магии огня. Сесть поудобнее навстречу рассвету, подставить лицо солнцу. Ведь потом, в течение дня, её вновь будут донимать расспросами и придётся ходить в костюме, смотреть в землю. Работать. Оправдывать жизнь, что не должна была зародиться.

Нэла задумчиво посмотрела на траву. Что-то с ней было не так сегодня, и Шаманка легла навзничь, распластавшись, сливаясь с травой, приобретая одинаковый с ней цвет, уменьшаясь в размерах. Вот уже ящерка снует между травинок, перебирая лапками песчинки драгоценных самоцветов – мелких, незаметных человеческому глазу, но обладающих очень полезными свойствами – для тех, кто сможет просеять сквозь пальцы, произнося никому ещё ни разу не читанный стих.

«Вырви глаз из моего лба, он третий и безумно меня уродует…»

Камни ударились оземь, и из каждого из них выросли огромные циклопы-шиханы.

Нэла трансформировалась обратно в человека.

– Нэла, ты серьёзно?

Старец в чалме спускался с холмов.

– Это поэзия, брат. Я почувствовала рифму.

– Ок, я тоже.

Они обнялись, Белый Ворон Сэсэн и Черная Шаманка Нэла.

– Что стряслось?

– Хотела спросить, что с травой. Она будто сама не своя.

– Курица вчера одна рассказывала, что привкус горький какой-то. Видимо, для тебя работка.

– Ясно. Что ж, спасибо за информацию.

– Отпишись, как закончишь.

– Хорошо, бывай, Сэсэн.

– Прощай, Нэла.

II

Солнце жгло щёки. Нэла завершила медитацию утра и пошла наряжаться в костюм. Начинался первый рабочий день нового года.

III

Костюм был наилюбимейшим ритуалом Чёрной Шаманки. Можно сказать, её гордостью.

Роста высоченного, косая сажень в плечах, этакая угловатость в целом – таков был силуэт.

Резкие линии продолжались и в лице: тонкий и большой рот – одной чертой, практически без изгибов, и такие же брови – только светлые и достаточно редкие – вроде бы есть и в то же время неявные на лице. Высокие, резко очерченные скулы, длинные, развевающиеся на ветру волосы. Голубые глаза. Обветренная, слегка загорелая кожа. Длинный, орлиный нос. В общем, облик получился суровым, но спокойным, облачённым в силу, мощь, благородство.

Нэла была очень довольна пошитым костюмом. И самое главное, ему очень шло, когда Нэла погружалась в землю, чтобы прочесть знаки. Восставая, шаманка с большой эффектностью обращала лицо к спрашивающему и открывала глаза. Их голубизна ещё резче проявлялась на испачканной землёй коже, мельчайшие морщинки становились глубже, рельефнее – всё это вкупе давало поразительную власть над созерцающим ритуал. Делало слова Нэлы значимее, весомее, а голос её убедительнее.

Потрясая каменными бусами, Нэла подзывала молнии – но это только изредка, когда того требовала ситуация.

IV

Погружение не давало результатов.

Нэла, распахнув как можно шире глаза, вглядывалась в черноту.

Ни-че-го.

Расстроившись, она вернулась на поверхность и села, сложив руки на коленях, устало опустив на них голову…

Ей было очень одиноко. И это чувство неизмеримой горечью рвалось наружу.

Вот что значили слова Белого Ворона.