Елена Глушенко - Сегодня я не умру

Он снял очки, только зайдя в дом и усевшись за стол у окна, так что я, наконец, получил возможность разглядеть его как следует.

На вид ему было лет тридцать пять – тридцать семь. Он был ниже меня ростом, но крепче и шире в плечах. Сонное выражение светлых глаз под набрякшими веками я объяснил усталостью, а бледность – болью в пораненной ноге. Держался он несколько натянуто и, как мне показалось, исподволь изучал меня, пока я разбирался с его ногой.

Мне хотелось поговорить с ним, не важно о чем, но он мгновенно сморился и заснул на диване в неловкой позе, запрокинув голову и приоткрыв рот.

Оказывается, я даже сам не догадывался, насколько стосковался по хорошему собеседнику. Но он уснул, так что мне пришлось отложить нашу задушевную беседу на утро.

Однако утро началось не с задушевных бесед, а с ножа, уткнувшегося мне в шею.

Я смотрел в его белое лицо и никак не мог понять, маньяк он или просто болен. Я никогда не встречал его раньше, не сделал ему ничего плохого и даже был вправе рассчитывать на некоторую благодарность, так что личные мотивы в его действиях отметались. Если он собирался ограбить меня, то вполне мог просто забрать все, что ему приглянулось, хотя, говоря по правде, кроме лекарств брать у меня было нечего.

– Забирай, что хочешь, и уходи, – прохрипел я.

– Мне ничего не надо, – ответил он. – Мне нужен ты.

Почему-то я так и думал.

– Зачем?

– Затем что иначе он искалечит моего сына.

– Кто – он?

– Бык.

– Кто? – не понял я.

– Быков. Ты что – не помнишь Быкова?

Я понятия не имел, кто такой Быков.

– Ты убил его брата, – пояснил он.

Оцепенение прошло, я чувствовал, что начинаю звереть. Сердце колотилось, и в ушах так звенело, что я с трудом различал его слова.

– Я никого не убивал.

Он поморщился.

– Это не важно… Хотя мне будет труднее, если ты не виноват. Потому что вообще-то я не убийца – просто так получилось… Я не думал, что все зайдет так далеко, но у меня не было выбора…

Бла-бла-бла, бла-бла-бла. Я слушал, но не слышал его – у меня все плыло перед глазами и шумело в голове.

Он говорил чуть ли не извиняющимся тоном. Рука с ножом, похоже, начала уставать, поскольку давление на мое горло немного ослабло.

«Надо сделать это сейчас же. Другого случая может не быть», – я даже не успел додумать эту мысль, как моя левая рука с силой отбила лезвие в сторону, а правая, сжатая в кулак, со всей дури въехала ему в переносицу. Он бросил нож и с криком схватился за лицо. Я столкнул его на пол и кинулся сверху.

Он был моложе и сильнее меня и к тому же, видимо, ходил в спортзал. Я же последний раз занимался физкультурой в институте и не дрался, начиная с восьмого класса. Так что ничего удивительного, что очень скоро он оседлал меня и принялся душить. Перед глазами завертелись, все быстрее и быстрее, фиолетовые с золотом круги, и мне стало ясно, что это конец. Я перестал отрывать его клешни от своего горла, лихорадочно зашарил руками по полу и наткнулся на табуретку. Уже почти потеряв сознание, я схватился за ножку табуретки и из последних сил шарахнул его по голове.

Он замер, через секунду обмяк и рухнул на пол.

Я лежал рядом и жадно хватал ртом воздух, словно утопающий, по счастливой случайности выброшенный на берег морским приливом. Наконец, отдышавшись, я с трудом поднялся на ноги и посмотрел на человека, который пытался меня убить и которого только что чуть не убил сам.

Увы, я не убил его – только пробил ему череп, сломав хорошую крепкую табуретку. Теперь придется просить Федора сделать новую. А тот ничего не делает задаром. Значит, опять будет вымогать «лекарству».

Лежавший на полу человек пошевелился и слабо застонал. С трудом поднявшись, я сходил за своим чемоданчиком, и после укола он снова затих. Теперь можно было заняться собой – его нож разрезал мне ребро левой ладони. Хорошо, что я правша. Остановив кровь, я обработал порез и перевязал руку. Потом перетащил гостя на кровать и занялся его черепом.

Было уже почти шесть утра, когда я закончил. Голова болела так, что, казалось, сейчас лопнет. Измерил давление – так и есть: сто шестьдесят на сто двадцать. Выпил клофелин и совершенно обессиленный сполз на пол рядом с кроватью.

В голове царил полный хаос. Мысли носились с бешеной скоростью, сталкивались, опрокидывали друг друга и разбегались в разные стороны. От этого лихорадочного броуновского движения звенело в ушах. К счастью, скоро начало действовать лекарство. Постепенно мысли замедлили свой бег, забуксовали и из упругих теннисных мячиков превратились в комья липкой сладкой ваты. Еще через некоторое время мне уже потребовалось усилие, чтобы заставить себя думать.