Лев Трутнев - Иметь и не потерять

– Ты чего, мам?! – спросил Иван с тревогой.

– Да не пугайся ты. – Дарья обмахнула лицо концом шали. – Корова отелилась, надо теленка в избушку внести.

– А-а-а. – Иван как-то сник, расслабился. – А я уж подумал, случилось чего. Заходи, я сейчас оденусь.

– Да нет, я побегу, а то все открыто…

Теленок лежал все в той же позе и даже не шевельнулся и не колыхнул ушами, когда Дарья потянулась к нему рукой. «Не видит, что ли? – подумала она и повернула мокрую еще морду теленка к себе. Глаза у него были обычные, темные, глубокие, без каких-либо изъянов, но, приблизив пальцы почти к самым влажным их яблокам, Дарья поняла, что теленок слепой. – Вот напасть-то! – закручинилась она, быстро прикидывая сколько хлопот упадет на нее из-за этого. – Догляд и догляд будет нужен…»

– Ворожишь что ли? – спросил Иван, войдя неслышно.

Она обернулась.

– Слепой он, Ваня.

– Слепой? – Иван быстро подошел к теленку, пальцами раздвинул ему веки. – Бельма нет, пленки никакой не заметно, а точно, не видит.

– Бог с ним. – Дарья махнула рукой. – Какой теперь есть, неси в избушку.

– Ты мне на грудь сенца кинь, чтобы телогрейку не испачкать. – Он взял теленка под шею и задние ноги и легко понес. Тот было дернулся раз-другой, но, инстинктивно поняв, что ему не вырваться, тут же затих.

Дарья с легкой охапкой сена спешила впереди, раскрывала двери, зажигала свет. В избушке, на шестке, сидели куры, щурились подслеповато на яркий свет лампочки под крышей. От небольшой печки в углу, слегка протопленной с вечера, шло мягкое тепло.

Дарья бросила сено на дощатый пол подальше от куриного насеста, и Иван опустил на него теленка.

– Копыта ему надо подрезать, а то скользить начнет, как подниматься станет, ушибется. – Он вынул из кармана складной нож, быстро и ловко срезал желтовато-белые бугорки на нижней стороне копыт. – Теперь и стоять будет, прыгать. Недельки две поживет здесь – и в коровник переведем.

– Видно будет. – Дарья еще раз внимательно оглядела избушку и повернулась к дверям. – Пошли теперь в дом, посидим, поговорим.

– Так я, мать, у тебя почти каждый день бываю – все уж обговорено.

– Все одно подушевничать охота. А то скука скукой.

Ивану стало жаль мать, коротающую дни и ночи в одиночестве, и он двинулся за ней к дому.

Снег все сыпался и сыпался с завихрениями, хлестко бросал в лицо холодные россыпи снежинок, кружился по ограде в диких разворотах. Даже крыльцо обметало легким сугробом за то короткое время, пока они возились с теленком.

Теплом и чуткой тишиной встретила их просторная кухня, освещенная лампочкой под абажуром. Дарья стала раздеваться, а Иван присел на скамейку, у двери.

Мало что изменилось в доме за долгие годы. В нем Иван вырос, учился, жил некоторое время после армии. И первый год, женившись, и, когда бы ни приходил в родной дом, его постоянно охватывала какая-то тонкая грусть, высвечивая в памяти прошлое и обдавая легким теплом душу. И, чтобы погасить этот провальный наплыв воспоминаний, Иван не то спросил, не то еще раз утвердился в давно обговоренном:

– Володька будет со дня на день?

Дарья кинула валенки на припечек, обернулась с легкой улыбкой.

– Сама вот жду не дождусь и тревожно что-то, Ваня, на сердце. Кабы печали какой не накликать.

– Ну что ты, мать, зря душу рвешь. Какая беда? Какая тревога?

– Может, и зря. Все думки о том, что придет и уйдет, я и нарадоваться как следует не успею. – Дарья не смогла сдержать дрожи в голосе.

– Это почему же? – Иван насторожился.

– А что ему в деревне делать? В навозе ковыряться да водку пить. – Как-то ожесточилась Дарья. – Он, может, еще и учиться пойдет. Все же полную школу окончил, не то что вы с Митькой – недоучки.

Иван не обиделся.

– Ну, если учиться захочет, то пусть, а что касается работы, так тут проблем нет – он же шоферил в армии, а шоферы везде нужны.

Дарья налила воды в умывальник и стала мыть руки.

– Ладно, Ваня, – успокоилась она. – Чего нам за него дела решать, придет время – сам определится.

Иван поглядел в окошко – на улице было еще так темно, что стекла казались заклеенными снаружи плотной черной тканью.

– Ну, уж если Володька побежит из деревни, ко мне переберешься, – в душе у него как бы прозвучал отголосок на жалобу матери о скучном одиночестве.

Дарье его заявление что бальзам на душу.

– Спасибо, сынок, спасибо, но не будем гадать раньше времени. Поживем – увидим. Давай вот чайку согрею, почаевничаем.

– Не надо, не ко времени. Тебе вот, может, еще чего сделать? Воды натаскать или кормов скотине?