Глава 1. Начало начал
Вступление
Не могу точно сказать, с какого именно возраста я себя помню. Человеческая память – дама весьма своеобразная и зачастую утаивает многое из того, что хотелось бы знать, холить, лелеять и поливать слезами умиления на протяжении всей своей жизни. Обидно чувствовать себя всего лишь игрушкой в ее руках, эдаким роботом, у которого удалены некоторые немало важные фрагменты на жестком диске. Но, как бы там ни было, все, что мы помним, представляет для нас определенные ценность и значимость, для каждого свои. Детство мы помним на уровне ярких эмоций и впечатлений, практически не выделяя детали для более полной и целостной картины. Человеку иногда очень хочется поковыряться в собственном прошлом как в страницах отсыревшей, одряхлевшей, полузабытой и немного подгнившей книги.
Одна из первых вещей, которые я помню, это ощущение радости и искреннего детского счастья, когда я сижу рядом с отцом в его рабочей машине – ЗИЛ-130, с темно-зеленой, армейского цвета кабиной. На мне огромные отцовские солнцезащитные очки, в которых я немного смахиваю на муху или стрекозу. В этом идиллическом воспоминании мы катим обязательно по летней ровной асфальтированной дороге. Отец, молодой, кудрявый, черноволосый и усатый, слегка щурится, глядя на дорогу, и улыбается моей радости. Сейчас это кажется дикостью, но в те времена, в начале 80-х годов, вполне обыденным делом считалось увидеть за рулем грузовика водителя в пиджаке или даже костюме. Вот и отец крутил баранку в темно-коричневом пиджаке, который у меня теперь ассоциируется вообще со всей его одеждой того времени.
Я довольно рано начал ездить с отцом по его рабочим делам, так как мама работала проводником пассажирских вагонов на поездах дальнего следования и по несколько дней была в поездках. Оставаться мне было не с кем, дедушек с бабушками у меня не было, да и самостоятельностью я еще не мог похвастаться, поэтому и становился временным отцовым напарником. То ли штурманом, то ли вторым пилотом, то ли необходимой обузой.
Многим позже, после рождения младшего брата Серого, когда батя ушел работать на такси, я вдоволь поездил и на этих машинах. Сидел всегда сзади за водительским местом, у левой пассажирской двери. Которая в то время была наглухо заблокирована абсолютно на всех таксомоторах и, как мне кажется, не открывалась никогда. Сделано это было то ли в целях безопасности, чтобы нерадивые, а зачастую и нетрезвые, пассажиры, не вышли из этой двери под колеса проезжающей мимо машины. То ли в целях контроля посадки-высадки клиентов и облегчения водителю процесса взимания платы за проезд. Эти «волги» или «тачки», как называли их сами таксисты, мне очень нравились – удобные, просторные, всегда вкусно и аппетитно пахнущие бензином и другими горюче-смазочными материалами. Не припомню, чтобы батя давал мне порулить или просто подержаться за баранку, в отличие от Серого, которому очень рано была дана такая привилегия. Наверное, я немного ревновал и завидовал, но ведь Серый был младшим ребенком в семье. А младшим зачастую дозволено звезды не только трогать, но и даже снимать их с небес голыми руками.
Образ отца в этом периоде моего шествия по планете отпечатывается в памяти гораздо чаще образа мамы, которая примерно половину времени проводила вне дома из-за специфики ее работы. Мы с батей, или как я его тогда еще называл, папой, играли, смотрели полтора канала на черно-белом телевизоре «Рекорд», ездили к родственникам на Гайву, ходили по грибы.
Лес на Железке остался до сих пор, а уж в те то времена его площадь была гораздо больше, и идти до него времени требовалось меньше. Вот мы и ходили. И любовь к этому делу у меня осталась на всю жизнь. Однажды прямо в лесу, посреди слегка заболоченного участка, меня прихватила паховая грыжа. Эта зараза у меня была врожденная и время от времени происходили защемления. Было, конечно больно, но батя мне ее как-то вправлял, а сильных и через чур мучительных приступов у меня не бывало, поэтому врачи не настаивали на операции. Но в этот раз, натруженная походом по лесу, болячка взбунтовалась и дала о себе знать достаточно резким и сильным образом. Я сел на кочку и захныкал. Было и обидно, и больно, и жалко себя. Но из леса нам надо было выбираться в любом случае, и поэтому отец меня спросил:
– Ты же у меня мужичок?
– Мужичок, – ответил я, уже осознавая свою пока еще маленькую мужикастость.
Читать дальше