Энни Меликович - Обратная сторона любви

– Ты про ту черную краску, разбрызганную по всему холсту? – дерзнул я, и виновато улыбнулся.

– Да да, именно про нее. Краски и идея прочтения палитры очень похожи с Матиссом. Правда рисунок отсутствует. Но я так поняла, так было задумано. – Воодушевленно подтвердила Инна. Ффух! Попал! Обрадовавшись, что попал точно в цель, я решил поддержать ее:

– Да, ты абсолютно права. Действительно есть что-то схожее… Но при наличии рисунка, было бы намного проще проследить связь между ними.

– А как зовут художника, не припоминаешь? – Я напряг память. Инга наморщила лоб, демонстрируя, что тоже сосредоточенно думает. Зрительная память меня не подводила, перед глазами крутилась надпись в нижнем углу картины. Но нечеткая, и все время перемежалась с другими работами. Наконец я разглядел на внутреннем «экране» два слова, отпечатавшихся у меня в памяти:

– Исаия Кашиц?

– Точно. И знаешь что? Кажется, мои родители знакомы с ним.

«Вау!» – мелькнуло в голове, но радоваться или стыдиться – вот в чем вопрос?

– Ну, круто. Твои родители вообще водятся со всей этой богемой.. – я умолк. Ничего определенного я сказать не пытался, просто, чтобы поддержать разговор.

– Это пошло еще с тех пор, как меня отдали в музыкальную школу. Они перезнакомились со всей музыкальной элитой – не сразу, постепенно, а потом к ним присоединились художники, скульпторы, известные спортсмены и даже политики. Ничего особенного….Обычная общительность.

Инга пожала плечами. Затем взяла двумя губами трубочку и втянула в себя немного фрапуччино.

«Ну, это для тебя обычное дело. Мои родители, к примеру, никого кроме участкового полицейского, врача из поликлиники и электрика из ЖЕК-а и не знали вовсе. Так что я не был бы так уверен, что это обычное дело!» – подумал про себя я. Но вслух сказал:

– Круто, говорю же. Вот только интересно – он вообще осознает свое счастье? – я снова улыбнулся. Но уже как истинный льстец.

– Да брось. – Инга нахмурилась.

«Если я перестану делать ей комплименты, она забросает меня вопросами про остальные картины и пиши пропало» – подумал про себя я. А озвучил, то, что уже вертелось на языке:

– Да я просто хочу сказать, что мне повезло!! – отшутился я, прозвучало это примирительно, но как-то уж очень претенциозно.

Инга, похоже, витала где-то далеко, и ничего на мой «референс» не ответила.

Я огляделся. Не хотелось тревожить ее гениальную душу лишний раз. Пусть «вернется» сюда, тогда продолжим разговор.

Вокруг нас было несколько столиков и все были пустыми. Как-то странно даже, воскресенье, вечер….

«Ну, мало ли!» – отмахнулся я.

– Вот ты говоришь, они смешные – эти картины…. А знаешь какие шестизначные суммы их авторы за них получают? – Вернувшись из «прекрасного далека», как ни в чем ни бывало, продолжила разговор Инна.

– Ну знаю…. Но знаешь, детка, далеко не все то, что хорошо продается – достойно нашего с тобой внимания. Вон Моцарта не признавали при жизни, и Бетховена, и Модильяни…. Один Вагнер умер как «богатый Буратино»…. – изрек я и снова улыбнулся. Знаете, когда встречаешься с девушкой – индиго, все эти проявления эмоций, недостойные королей, становятся нормой. – И Пикассо еще! – буркнул я вдогонку.

Инна вдруг серьезно на меня посмотрела. Внимательно так, искренне, что меня даже пробила дрожь. Я, правда, никогда не спорил с ней, все, на что я был способен сейчас – это сидеть и во всю ширину лица улыбаться.

Инни проговорила:

– Представь! Если мы вдруг поженимся?? Ну, ты и я? – она огляделась по сторонам, никто ли нас не слушает. Но кроме бармена за барной стойкой да пары беседующих между собой официантов, вокруг никого не было.

– Я посвящу себя музыке, стану отстаивать свои взгляды и вкусы, в итоге буду влачить жалкое существование бедной, как церковная крыса… преподавательницы фортепиано. И тогда… – она сделала паузу. – Мне придется жить полностью за твой счет! – Инна сказала это и вдруг искреннее и заразительно рассмеялась.

Я напрягся. Опешил, нахмурился. Вообще почувствовал себя неважно. До этого мы как-то никогда всерьез развитие наших отношений не обсуждали…. И…. обрадовался! Чтобы понять, что все это значит, я даже уточнил заговорщицким голосом:

– В твоем фрапуччино точно нет алкоголя? – и добавил свое дурацкое: – Может водка?!

– Нет, ты только подумай. Посвятить жизнь искусству! – не обращая внимания на мою явную иронию, продолжала Инна. – Стоять у азов нового жанра, творить, жить в бедности. Быть непризнанным, и все ради чего? Чтобы два несовершеннолетних подростка потом в кафе обсуждали, какие мы посредственности? – Инна сказала это с горечью, в ее голосе прозвучали фатальные нотки, нотки какой-то обреченности.