Жанна Кушнир - О чём говорят женщины

«Спасать будем всех!» – сказал доктор. Женщина была уже совсем без сил.

– Как зовут? Замужем?

– Люба. Да, – слабым голоском прошептала та.

– Мужа любишь?

– Люблю.

– Ну-ка давай обнимай меня за шею, как мужа обнимаешь… Ещё крепче… Ой, не верю, что любишь мужа, Люба!… Крепче обнимай!

Доктор склонился над женщиной, она обнимала его за шею, а он словно выдавливал ребёнка, который никак не хотел рождаться. Доктор умудрялся ещё и шутить при этом. Женщина плакала от боли и измученно улыбалась шуткам доктора.

Девочка родилась со сломанной ручкой. Плод шёл неправильно, рука ребёнка лежала впереди головы, и именно это помешало нормальным родам.

Женщина всю жизнь вспоминала доктора добрыми словами. Всё хотела его найти и поблагодарить, но так и не получилось встретиться.

А девочка, которая всё-таки родилась на свет, это я…

Я могла бы быть Ефросиньей, но стала Ириной. Очень нравится, когда меня называют Иришкой и Иринушкой. А вот Яринкой меня звал только один человек. Дедушка Коля…

В деревню на всё лето меня отправляли вместе с бабушкой и младшей сестрёнкой. Бабушка ехала к своей родной сестре бабе Тоне. Бабушку Тоню помню как строгую, молчаливую и достаточно скуповатую на эмоции пожилую женщину. А вот дедушка Коля был полной противоположностью.

Он много рассказывал… Я плохо помню эти рассказы, но хорошо помню его в этих рассказах – взгляд с прищуром, седая борода, вечная кепка на голове, своеобразный говор. Он не был годен к строевой службе из-за старой раны на ноге. Бабушке Тоне очень в этом плане «повезло», мало кто возвращался с войны. Именно с дедушкой мы часто сидели на крыльце, он курил свою махорку, а я ждала папу, вдруг он приедет на рыбалку и заберёт меня домой.

Что я помню?… Газеты, которые я резала, для дедулиных самокруток, рассказы про Сибирь, историю про то, как он ногу повредил… Дедушка Коля рассказывал и приговаривал: «Вот так вот, Яринка».

Иногда привозили двоюродную сестру, и мы, уже став постарше, бегали на танцы, гуляли с местными мальчишками, бегали на речку купаться, поздно приходили домой. Бабульки нас ругали, а дедушка Коля покуривал свои самокрутки, улыбался своей улыбкой с прищуром и говорил: «Эх, Яринка…».

Хорошо помню банные дни. Баня была на задворках дома, идти было до неё прилично, и я по-детски удивлялась, почему так далеко построена баня. Баня топилась по-чёрному, в предбаннике не было крыши, на земляном полу постелена солома. Каждую субботу банный день. Это был некий ритуал – баня, а после обязательные долгие разговоры за чаем, сахар вприкуску. Сахар кололи щипцами, хотя был уже рафинад. Хорошо помню эти вечера.

Ещё помню, как дедушка резал хлеб. Хлеб пекли сами, ноздрястый и вкусно пахнущий. Этот круглый каравай дедуля прижимал к себе и ножом отрезал краюху, двигая нож к себе, а не от себя…

Почему я вспоминаю это время? Не было особо ярких моментов, даже наоборот: много грусти, очень хотелось домой, скучала по родителям… Но что-то тёплое и светлое исходило от деда Коли. Тёплое, светлое и мудрое.

Много лет прошло, но до сих пор его голос помню, улыбку, и как он звал меня – Яринка. Конечно, это немного не моё имя Ярина. Не моё, но такое родное.

Мой дед погиб на войне. Про бабушку мало чего могу рассказать. Знаю только, что её лишили родительских прав. Произошло это, когда маме моей было лет пять, а её брату Вите лет восемь. Мама рассказывала про своё детство немного и обрывками: «Мать уйдёт с утра, а мы сидим голодные весь день. Могла и через сутки прийти. С голода мы не умерли только потому, что Витька начал подворовывать на рынке. Принесёт мне булку хлеба и говорит: «На Любка, жри!"… За воровство дядю Витю и посадили. Сначала была колония для малолетних, вышел – на воле пробыл недолго, опять сел, потом ещё и ещё…

Я помню его примерно тридцатилетним. Он в очередной раз вернулся из тюрьмы. Вернулся к сестре. Куда же ещё? Непутёвая мать умерла, а своего жилья у него не было. Помню случай из детства, как мы ходили с ним за мороженым, достав деньги из моей же копилки с помощью ножа, за что потом мне досталось от мамы…

Уже и не вспомню, за что его сажали? Подрался, устроил дебош… Никаких убийств. Но слово рецидивист меня пугало… Было и такое, что срок уже в тюрьме добавляли.

Дядя Витя снова появился в нашей семье лет через десять. Постаревший, больной, страшный (мне так казалось). С нами жила бабушка, папина мама. Дядю Витю поселили в её комнате. Конечно же, ей это не доставляло удовольствия. Помню напряженную обстановку в доме, частые ссоры, безуспешные попытки мамы устроить брата на работу. Не знаю как сейчас, а тогда это было так – «на работу не берём, так как нет прописки, а не прописываем, так как не работает». Мама договаривалась, пристраивала, писала за него заявления и другие бумаги. Дядя Витя был неграмотным и совершенно беспомощным, как маленький ребенок.