Юрий Лунин - Святой день (сборник)

На меня упали маленькие капли, я услышал дождевой шорох и запах асфальта. Дождик быстро закончился. Можно сказать, его и не было.

В сосновом лесу дважды свистнула птица. Звук получился чистый, как струйка ключевой воды; ничто не мешало ему наполнить собой тишину.

Я подошёл к автобусной остановке. На ней стоял один-единственный человек – маленькая женщина лет шестидесяти. Она была одета в стильную курточку из мешковины, – с разнообразными кармашками, верёвочками, нашивками, – и её младенчески крошечная, обёрнутая платком голова еле выглядывала из капюшона этой курточки. От женщины пахло мылом, простой чистотой.

Вскоре на остановку взошла другая женщина – лет сорока пяти, пахнущая духами и одетая довольно элегантно: на ней была короткая кожаная куртка коричневого цвета, которая очень приятно поскрипывала от каждого движения женщины, и длинная чёрная юбка. На руках у неё свободно болтались тонкие блестящие браслеты, не завязанный шёлковый платок лежал на волосах небрежно, как будто сам случайно упал на них. Я подумал, что в молодости эта женщина могла быть настоящей красавицей.

– Христос Воскресе, радость моя! – сказала она старшей малютке, взяла её головку в ладони и нежно, как ребёнка, расцеловала её в щёки, а потом крепко и надолго обняла.

– Воистину Воскресе, – не шевелясь, отвечала малютка из глубины капюшона.

Элегантная женщина выпустила малютку из объятий, и подруги повели ласковый, неторопливый разговор. Я пытался понять, о чём они говорят, но у меня не получалось. Это был очень необычный разговор. Казалось, что звучание голосов играет в нём гораздо более важную роль, чем содержание фраз. По сути, это был тот же птичий щебет, который рождался не из мысли, не из желания что-нибудь выяснить, а из самой природы этого неповторимого утра.

Из этого щебета, а вовсе не из слов, я узнал, что малютка – человек огромной духовной силы. Один за одним на неё сыплются страшные удары судьбы, а она не жалуется, а, наоборот, благодарит Господа за всё.

Элегантная женщина по натуре своей настолько иронична, что не в состоянии говорить о чём-либо без иронии вообще, но её преклонение перед малюткой так велико, что иронически она отзывается не о ней самой, а лишь о тех кознях, которыми лукавый тщетно пытается сломить малюткино мужество. Малютка медленно закрывает и открывает маленькие глазки, как бы показывая, что и над кознями можно бы не иронизировать. Элегантная женщина не выдерживает и снова расцеловывает малютку, а потом нежно поправляет на её шейке узел платка.

«Какие удивительные женщины», – подумал я.

На остановке появился ещё один человек. Это был парень лет двадцати пяти, худой, в сером, многокарманном жилете на белую рубашку, в синих спортивных штанах с красными лампасами и больших белоснежных кроссовках. От него сильно пахло одеколоном и мятной жвачкой, мокрые волосы были аккуратно зачёсаны назад, а на гладком подбородке виднелись пятнышки свежих бритвенных порезов. Я сразу понял, что этот парень – пьяница.

– Честь имею, – сказал он женщинам, прошёл в будку и уселся на скамейке, закинув ногу на ногу.

– Христос Воскресе, Славик! – обратилась к нему элегантная женщина, разумеется иронично, но я как будто увидел её слова начертанными в воздухе: увидел Ха, которая сливалась с сосновой хвоей, увидел тёплую звучную Вэ и плотные сплетения эр и эс, знаменовавшие нечто острое, резко стреляющее в небо. Слова вписывались в воздух так хорошо, будто в нём всегда имелось заготовленное для них место.

– Воистину, – ответил Славик не сразу и закурил.

Элегантная женщина взглянула на малютку, но не нашла в её глазах иронической поддержки: из глазок малютки сочился однообразный печальный свет.

– Такой красивый с утра, – многозначительно заметила элегантная женщина, снова посмотрев на Славика. Звуки этих слов прозвучали как эхо от «Христос Воскресе»; я даже не сразу понял, что она сказала что-то новое.

Славик не отвечал. Женщина коротко взглянула на меня, незнакомого ей человека, а потом сделала глубокий вдох и, подняв голову, сказала:

– Эх, красота вокруг какая. – Кажется, красота окружающего мира была ещё одним предметом, о котором она соглашалась отзываться без иронии. – Люблю такие дни. Солнышка нет, а тепло. И дождя, наверное, не будет. Что-то в этом есть такое особенное.

– Святой день, – сказал Славик из будки. – Вроде так в народе называется.

Он картавил.

– Святой день, – повторила элегантная женщина, зачарованно кивая. – Точно. Святой день…