Ив Але - Поваренная книга дракона

И сегодня он был чертовски рад видеть унылую ундину у себя в гостях, и готовить ей блинчики, и угощать кофе, и утешать ее. Дракон знал: сейчас она успокоится, и, захватив бутылку белого, они пойдут смотреть какую-нибудь сопливую мелодраму, в конце которой ундина обязательно пустит скупую слезу. Дракон не сомневался, она уже давно все просекла: иногда он и сам пускал слезу в конце какого-нибудь фильма, особенно если они в стотысячный раз пересматривали «Куда приводят мечты» или «Реальная любовь». Мудрая рыба предусмотрительно делала вид, что не замечает ничего вокруг. Конечно, ухмыльнулся дракон про себя, знает скользкая устрица, если будет глумиться надо мной, не видать ей вина, кина и завтрака в прованском стиле.

– Мусье Эдриан, – промурлыкала ундина.

– Я сейчас кину в тебя сковородку.

Ундина рассмеялась в голос.

– Нет, – дракон невозмутимо помотал головой. – Я не буду кидаться сковородками. Я зажарю тебя на этой сковороде с французскими приправами и назову это изысканное блюдо Виталия а-ля франсе.

– Ну вот, я всегда знала, ты не дракон, ты родственник левиафана и жаждешь уничтожить мир.

– Да, и для начала я съем тебя.

Почему, интересно, они оба не принимали своих имен? Рыбу, которую друзья звали Тали, родственники величали исключительно Виталия. А у дракона было с десяток прозвищ для его подружки, и ни одно из них не про имя, она терпеть не могла свое имя. У дракона имя вообще было сложносоставным, как у породистой псины. В нем, по мнению дракона, не хватало только добавки в виде «ураган Варфоломей степей морских» или «морской звезды ярчайший Левиафан свет». Эдриан Константин Третий Александер. Помнится, ундина ржала, как конь, когда впервые увидела его полное «техническое наименование». Она считала, что с таким именем ему необходима родословная с печатью или, на худой конец, инструкция по применению.

Вот чем нужно было руководствоваться, называя ребенка таким именем? Чтобы каждый имел возможность называть тебя, как вздумается? Не как тебе нравится, а так, как кому-то хочется? Такое раздвигание границ с самого рождения. Хочешь, чтобы тебя звали Константин? Извини, дружок, но ты будешь Эндрик. Ну, да, как-то так, это же твое имя, в конце концов, мать дала тебе имя, и да будет так. Дракон неоднократно и бессмысленно ругался с матерью, убеждая ее, что ему не нравится слышать имя Эдриан в свой адрес, но Эмили была несгибаема, как осанка бешеной балерины. У нее было два аргумента, не подлежащие оспариванию и не подвергающиеся сомнению – опыт и мнение. Что бы ей не говорили, какие бы факты не приводили в процессе спора, все это осыпалось о «я знаю, что это так», как горох об стену. В отношении дракона Эмили тоже имела свою точку зрения. Да что там в отношении дракона! В отношении всего драконьего рода у Эмили имелись свои соображения. Жертвы, упорство, фанатизм и труд каторжника 2 2 из к/ф «Кошечка», новелла «Бешеная балерина» – исчерпывающий перечень правильных достоинств правильного дракона по версии матери. По поводу жертвенности самой Эмили у Дро были большие сомнения, но чаще всего он оставлял их при себе, улыбаясь под нос, когда мать рассуждала о том, как должно быть «правильно и благоразумно».

Только двое в окружении дракона не называли его по имени: бабушка и рыба. Хотя нет, рыба могла себе периодически позволить такую дерзость, но ей это прощалось. Он и сам не знал, почему, но ее эпизодическое хамство не нарушало его равновесия. Иногда, глядя на рыбу, он не понимал, как она вообще доросла до этого возраста и не потерялась в лабиринтах возрастной психологии.

Сидит такая перед ним, болтает ногой, вперившись в экран, потягивает белое вино. Смешная. А если оглянуться назад, туда, где она росла, мороз по коже-чешуе. Дракон знал далеко не все о ее детстве, но отлично помнил синяки, с которыми она приходила к нему в гости, когда они были маленькими. И этих синяков, которые она тщательно прятала под длинными рукавами мешковатых застиранных кофт и бесформенными секондхендовскими штанами, ему было достаточно, чтобы не знать, но понимать все.

Когда мы там, в детстве, мы, конечно, гораздо умнее, чем здесь, во взрослости, подумал дракон. Там нам совершенно хватало понимать без объяснений, определять без толковых словарей и выбирать сердцем, а не голосами в голове. А еще он помнил, что очень хотел изменить эти синяки, кофты и штаны. Ему было лет шесть, когда он пришел к Эмили и стал рассказывать все, чего он не знал, но видел. И тогда же он впервые увидел, как мама прячет глаза. Так-то она всегда смотрела прямо, прямо говорила и никогда не увиливала, даже когда и стоило бы быть помягче, она резала, как есть. Но вот тогда она пряталась, и дракон помнил это адское ощущение своей детской беспомощности. Тем вечером он слышал, как бабушка и мама долго то ли спорили, то ли ругались за запертыми дверьми кухни.