Елена Хейфец - О чём грустишь, май?

МамАся лежала на боку и смотрела в стену. Была она в прошлом году ею белёная. Ядовитый ковёр закрывал её лишь частично.

«Надо бы перебелить, зачадилась маленько», – думала мать. Мысли в её голове ютились коротенькие, мешались в кашу. Глаза закроет, и видится ей золотистое бескрайнее поле. В нём васильки голубеют. Солнце вовсю печёт. А она с Коляшкой маленьким на руках. Или зиму вспоминает, как бегает её чадо, весёлое, да румяное с санками…

– Колечка, детка, как же ты в беду-то попал? Самый маленький, самый беззащитный! – страдала мать.

Когда подъехали к дому, увидел Колька, что возле двора стоит милицейский «бобик» с участковым Сидоровым. Колька не удивился, понимал, почему он тут стоит.

Куда ещё беглецу-дураку деваться, как не домой?

Колька открыл дверь ментовской машины и сел рядом с Сидоровым.

– Дядя Паша, будь человеком, не забирай меня сегодня! Мать помирает, я ушёл, чтобы успеть с ней попрощаться.

– Не имею права, Николай Иванович! Я должен твои правонарушения пресечь.

– У тебя у самого, что ли, матери нет?

– Раньше бы о ней так пёкся!

– Ошибки молодости, дядя Паша. Исправлюсь, дай только с матерью попрощаться. Пусть порадуется, что вернулся.

– Молодость, Коля, не оправдание! По-разному можно свою молодость проводить, а не так, как ты. Ты, подлец, материнской жизни-то и убавил.

– Дай мне сегодняшний вечер. Пусть мать меня увидит, а там что-нибудь для неё придумаю. Я завтра с утра сам приду, сдамся. Обещаю.

– Мне тебя положено обезвредить. А твоим обещаниям верить, это скорого увольнения ждать.

– Завтра обезвредишь! Ну не видал ты меня, и всё! Кто проверит? Доложи, что не обнаружил меня. Завтра сам приду. Матерью клянусь!

Во дворе залаяла собака. Чёрный злющий пёс Барсик. Мал, но сторож замечательный. Эх, как же мечтал Колька пса увидеть, стены родные, ощутить под ладонями сутулую материну спину.

Паша начал колебаться. Что-то в этой ситуации было ему не совсем понятно. Не настоящий какой-то беглец получался. Не скрывается ни от кого. Вот он – бери его голыми руками, вези в участок и послезавтра грамоту получай за бдительность, или премию. Вроде бы для Кольки и смысла сбегать никакого не было. Через два месяца должен был он явиться пред ясны очи мента дяди Паши. До свободы – рукой подать! Зачем же всё рушить?

– Ладно, Колька, не видел я тебя и не слышал! Упади здесь на дно, и чтобы никто из соседей тебя не наблюдал. Завтра утром сдашься. Сам приди. От этого тебе будет послабление.

– Спасибо за понимание, дядя Паша.

Тронул калитку. Барсик не сразу узнал. Зашёлся лаем. Неужели он так изменился?

В дверях возникла Татьяна.

– Вот это сюрприз! Никто и не ждал!

Не было в её голосе радости, досада одна.

– Ну, проходи, поспел в аккурат к смертному одру! Мать совсем не подымается, всё тебя зовёт, любимого сына.

Колька отодвинул сестру, вошёл в дом, не раздеваясь, прошёл на материну половину. Увидел её и затрясся в рыданиях. Крохотная такая лежит, глаза закрыты, руки, как веточки сухие поверх одеяла.

– МамАся!!!

Ринулся к кровати, обхватил её всю. Сколько мечтал об этом мгновении?

– Коля, сынок! Вернулся? – Голос тихий, бесцветные глаза слезятся. Руку его ловит, чтобы поцеловать. Мать впадала в сон, просыпалась и вновь радовалась, как в первый раз.

– Дал Бог свидеться! Колечка, сынок, радость-то какая!

Сёстры с братьями стояли в дверях, смотрели, как проходит свидание, Татьяна собрала ужин, выставила бутыль самогона, солений разных, картошки нажарила. Разговоры вели про хозяйство и как подрастают дети. Колька не признался, что сбежал из мест заключения. Решил завтра сказать.

К ночи все угомонились, разбрелись по койкам. Знакомо пахло домом, лаяла собака, в углу скреблась мышь… На душе праздник – там за стенкой, как всегда, спит его МамАся. Вину свою хочется исправить, сгладить, всё заново начать. Работы вон полно: калитка плохо закрывается, бурьян вдоль забора повылез, собачья будка развалилась совсем…

Кольку накрыл тяжёлый, больной и тревожный сон.

На рассвете Татьяна подхватилась от того, что в кухне что-то упало.

Коты, что ли, расшалились? Встала сонная и остолбенела в дверях. Глазам своим не поверила. В кухне стояла МамАся и замешивала тесто.

– Танюшка, я тут решила блины пожарить. Колька их очень любит. Как проснётся, а его-то блины мои ждут. Обрадуется…

Миле-ягодке сорок пять. Подругам она говорила: «Я как малосольный огурец – уже не свежий, но ещё не солёный». У неё поздний ребёнок, Лёшке всего тринадцать лет. Нужно ещё столько сказать мальчику, держать его за руку долго-долго. Может, всю жизнь? Всегда будет тревога, она живёт где-то посреди организма – боевая готовность номер один. Правильно ли дорогу переходит, как развивается, в кого влюбится и прочие страхи, которые обступают, как враги, любую нормальную мать. А Мила – мать ненормальная. У неё всё в усиленном варианте. Она уверена, что дорогу сын переходит на красный свет, его развитие зависит только от её личного вклада, а девушку он выберет наверняка неподходящую. Страшно!