Василий Колин - Квадратный треугольник

«Теперь вся надежда на помилование, – думал осужденный, лёжа на узкой железной кровати, намертво привинченной к цементному полу одиночной камеры. – Может, повезёт, и заменят вышак на пятнашку? Да, что мелочиться, пусть не пятнадцать, а двадцать пять лет любого лагерного режима – лишь бы жить… жить, жить…» При этом чёрная точка на потолке, в которую 1132-й, оцепенев, мог смотреть часами, также словно оживала, то увеличиваясь в размерах, то, напротив, суживаясь почти до исчезновения.

За эти, промелькнувшие, будто один миг, тягучие и страшные месяцы ожидания он не раз прокручивал в голове сцены своего уничтожения, и сколько ни гнал прочь видения, они настойчиво лезли и днём и, тем более, ночью.

Вообще, всё, что касалось насильственного ухода из жизни, будь то уголовное убийство или судебное возмездие, вызывало в нём какое-то нездоровое, лихорадочное любопытство. Он пытался силой воображения постичь те чувства, которые испытывает уходящий в никуда физически здоровый человек. Вот, представлялось ему, выводят его на рассвете в какой-нибудь дальний глухой тюремный дворик, ставят спиной к испещрённой пулями кирпичной стене, и конвойные начинают целиться в его обмирающее от страха сердце, а он не хочет умирать, пытается что-то сказать в своё оправдание, но дружный залп винтовок глушит слова и обрывает связь с голубым небом, ярким солнцем и всем тем, что было ему дорого и свято. Тут подступала к горлу тошнота, начиналось головокружение, и заключённый № 1132 проваливался в пустоту, где не было ни времени, ни пространства.

Именно так ему виделась собственная смерть – ни времени, ни пространства.

Однажды Виктор Семёнович Абакумов – член Комиссии по подготовке обвинительных материалов и руководству работой советских представителей в Международном военном трибунале по делу главных немецких военных преступников – поручил ему отредактировать секретный отчёт о том, как в 1946 году в Нюрнбергской тюрьме были казнены гитлеровские офицеры, причастные к актам массового уничтожения военнопленных и мирных жителей. Читая проштампованные страницы, он явственно видел в глубине залитого электрическим светом тюремного сада небольшой одноэтажный домик, специально оборудованный для умерщвления людей: внутри, напротив входа, – три механизированные виселицы тёмно-зелёного цвета (одна запасная, на всякий случай), высокое основание эшафота укрыто армейским брезентом, под виселицами – двустворчатые люки, куда палач нажатием рычага должен сбросить трупы казнённых; один из углов домика тоже отгорожен брезентовой ширмой – сюда будут приносить мертвецов… Подробное описание поставленного на конвейер убийства завораживало, жуткие картины проплывали передним кадрами кинохроники. Невозможно было оторваться от папки с пожелтевшими листками…

В той, прошлой, жизни у 1132-го был приятель-медик, который рассказывал, что смерть при повешении наступает через 4–5 минут после сдавливания шеи от паралича дыхательного центра, но сердечная деятельность в уже бездыханном теле продолжается ещё некоторое время. Получается, что казнённых скидывали в яму полуживыми? 1132-й просто не находил места, представляя себя с петлёй на шее. Нет! Всё-таки лучше пулю в лоб! И снова в воспалённом мозгу вставали яркие картины казни…

Восстанавливая в памяти документы, прочитанные лет пять тому назад, 1132-й додумался до того, что начал сопереживать убитым по приговору немцам. Теперь они воспринимались не фашистами, а обыкновенными гражданами, понимавшими, что их убивают, и от этого ещё острее ощущавшими вкус жизни. Куда-то на второй план отошло, что приговорённые были гнусными извергами, загубившими миллионы ни в чём не повинных душ. В своём нынешнем положении он видел в них таких же обречённых на уничтожение, как и он сам, собратьев по несчастью.

Военнослужащий армии США, бесстрастно приводивший те приговоры в исполнение, не был палачом по профессии, а следовал Уставу и присяге.

Кто будет убивать его, 1132-го?

Майор МТБ Иван Петрович Ягго был профессиональным палачом во втором поколении.

Его отец, Петр Янович Ягго, трудившийся уборщиком территории Петроградского завода «Русский Рено», сумел, благодаря случаю, сделать головокружительную революционную карьеру. Именно ему, вместе с несколькими товарищами, выпала честь 6 июля 1917 года охранять Ленина, когда тот, разыскиваемый контрразведкой Временного правительства, тайно прибыл на Сампсониевский проспект на совещание членов ЦК РСДРП. Завод в этот день не работал, однако почти полторы тысячи пролетариев, поделённые на боевые дружины, готовились к перевороту и под руководством большевиков изучали науку убивать. Скрывающегося партийного лидера закрыли в бывшей сторожке – бревенчатой комнатке с одним окном. Несколько вооружённых красногвардейцев караулили снаружи, а Петр Янович, сунув браунинг в карман грязных штанов, находился рядом с вождём, отдававшим из сторожки приказы соратникам.