Исаак Ландауэр - История другого города

– На подпись, – Пал-Палыч едва ли в настроении после вчерашнего, – Наведи уже порядок.

– В мыслях? – не к месту вспомнит референт.

– На столе заодно. Я по делам, – дисциплинированный солдат подчеркнуто вскочил, расплескав от усердия чашку отвратного растворимого кофе, – Документ побереги, – посетовал напоследок ответственный руководитель и, следуя логике действия, удалился.

Наш призадумался. Рука потянулась к сигаретам, вечным спутникам дисциплинированных солдат; вечным сидельцам патриотизма. Кровь всегда липкая – большего тут не ищут, сублимируя доступный синдром: кто и зачем, но тот, что с автоматом – он с автоматом. Личность в нем вырождается в надежную потребность разрешать посильно чужие судьбы. Уважительно и просто – и не поспоришь. Хороший улов дня там – собственно день.

В казарме без жутковато опасной романтики, но и без опечаток на тему самокопания. В казарму зашел Замат – этот нож доставал буднично: этот особенно вежлив. Молча разложил нарды, то ли многозначительно, то ли вопросительно посмотрел: к чему проверять, нарды завсегда хорошо. Костяшки щелкнули, учеба началась. В цифрах тех не было смысла – в том привычно доходчивом понятии, усвоенном с первой памятью; то был разговор по душам. Спотыкаясь на звуках – уже не спотыкаясь; и не поспоришь. Декорации менялись по мере продвижения игры: сложное являлось до смешного элементарным, элементарное поражало глубиной многогранности. Азамат уважал кошек – тех, кто кроме, и недолюбливал людей. За подлость, предательство и потребность с многоточием. Больше его тут ничего не смущало – он везде дома и без оружия. Дурака напротив это вряд ли касалось, но касалось вдумчиво. Куш. Ничья: минимальная вероятность, избранная автором интуитивно.

По сигарете: Замат протягивает зажигалку – немало. Не спеша, вот уж где точно лишнее. Пачка чая и спирт – прелюдия готовится. Для одного, другой готов всегда – такая привычка. Юмор уместен в уголках рта, вспомнивших улыбку: rappe francais. Бросаем. Пока бросаешь, точно живешь – приятная данность ночного бдения. Короткое «не угадал» пронеслось в глазах напротив и потухло, потянувшись за восьмеркой. «Еще один», – говорить подобное бессмысленно: попробуй подобному не порадоваться, покуда вокруг «ВВ УВД РФ». Песня занятная, но заезженная; выстроились на «шесть-пять», выходя строго по номерам. Бросаем и ждем утра.

Утром начинается жизнь. Убегающие похмельные взгляды офицеров, рыскающие сержантов. Настроение бесстыдно судорожного поиска без даже отсутствия цели. Армия. Круг замыкается шагистикой, мысли на «раз-два» – особый чувственный ритм покорности чужой воле. Кому-то нравится, кто-то не задумывается: идем. Парадоксальность задачи рождает искомое подсознание действия в силу – не призыва, но приказа; есть. Руки мерзнут, но исполняют. К обеду начальство похмелится, и станет веселей. Задорней и «блеще», по «собственноротному» выражению собственно командира роты. Единственного непьющего вояку с внушительным боевым прошлым: ему скучно, а следовательно остальным то самое – в его смену не выкуришь и пепел, здоровье не сдюжит. На учениях ходовая валюта обесценивалась вовсе – едва заметное прикосновение власти одного к всевластию сотни. На нем тут все и держится, ночами разве просыпаясь иногда – то ли в сомнении кошмара, то ли в кошмаре сомнения.

Однако сегодня командарм отдыхает, тщетно выстраивая следующий по счету катарсис с новой женой. Та занимается йогой и в голову не берет – достойное качество в достойной пропорции. Зовут Марина. Зовут Марину многие, отчетливо представляя финал доступной коммуникации с супругом; поди такую не позови. Прыщи и очки разве только и помогут: не претендуя на понимание чего-либо за гранью органов чувств допускается о многом порассуждать. Не спеша. Материальную суть природы более переводят не в другую форму, но состояние – тщеславие капеллы не синоним ее фотографии. Совершенно конкретный ресурс переводится в ничто. Марина читала всех до единого точно по слогам, не находя там повода иного, нежели слегка уже опостылевшего самоутверждения. Едва ли она была тем довольна. Любовные связи в ее исполнении начинались и заканчивались издевательски неприкрытой дружбой, походным инвентарем на случай да игры поплоше для особо самоотверженных. Излишне самоуверенных тоже не жаловала, да и вообще все «само» ждало невесть что минутного настроения. Расстройства случались – знамо дело у тех, благоверный дорожил неармейской натурой подруги и оттого экзерсисам не препятствовал, ожидая развязки: типичной, но не злой. А уж кому не свезло – ничего личного.