Александр Пилипчук - Петушиные бои

Но я-то Певчего Туха насквозь вижу, даже не глядя на него телескопическим левым. Это камешек в мой огород. В нём говорит затаённая зависть – вот это у него точно от людей – к моему высокому положению, неудовлетворённость своей подчинённостью. Я де, мол, тоже из Курьевичей, а прозябаю на станицах и хуторах. А я примирительно проговорил:

– Атаман, все мы, куры, – потомки королевского тираннозавра, который жил шестьдесят восемь миллионов лет назад (спасибо Волохе, просветил). И кастрированный бедняга Петел, и лишённые женского естества пулярки, и совхозные бройлеры, и карликовые бентамки, и венгерские великаны. И все мы для человека просто… ножки Буша…

Какие ножки? Какого Буша?! У меня снова по коже забегали мурашки. Из оцепенения меня вывел бешенный рык Чапая («И не думай, пор-р-р-ву!»), узревшего взявшуюся за ручку калитки станичную почтальоншу Людмилу Зайцеву. Но ей навстречу уже устремилась Нюра. А через минуту раздался её заполошный крик, который подводник Костя как-то назвал «маминым аварийным голосом»:

– Сергей, телеграмма! Наши сыночки послезавтра приезжают!

Не предчувствие ли приезда Константина и Александра шевельнулось сегодня в моей душе? Нет, не то, не совсем то… Тут что-то другое. Но что, что?

Между тем, долгий, и только кажущийся нескончаемым летний день подошёл к концу. Солнце медленно склонялось к закату, удлиняя тени, которые вот-вот сольются в одно чёрное, как пахота без огрехов, поле. Кто-то, Кто над нами всеми – людьми и животными – словно откручивает назад утренние кадры: Зорька с раздутыми боками прошествовала от ворот к хлеву, Наталка привела на верёвке козу с выгона, птичье население потянулось под крышу ночного убежища, Нюра с вечерним удоем возвращается в дом… Во дворе остается уже спущенный с цепи Чапай и я – мне хозяева не препятствуют устраиваться на ночь не с коровой, козой, курами, гусями, индейками, цесарками и свиньями, которые мешают мне предаваться размышлениям, а на нижней ветке тутовника.

– Странный всё-таки у нас пивень, – сказала как-то Анна Константиновна мужу, наблюдая, как я устраиваюсь на дереве. – Мне иногда чудится, что он всё понимает, только сказать не может…

– Да пускай его, Нюра, ночует хоть на крыше, – примирительно отозвался Сергей Захаровичи, просвещённый крестником-ветеринаром. – Кур топчет исправно и ладно…

Чапай тоже не возражал, чтобы я ночевал под открытым небом: вместе, мол, веселей усадьбу кар-р-р-р-раулить… Положим, ничего весёлого в нраве волкодава я не нахожу, но в чём-то мы походим друг на друга. По китайскому гороскопу Петух – символ бдительности. Недаром ведь по всей Европе наше изображение водружают высоко на башнях: бдите. К тому же из всех двенадцати знаков китайского зодиака мы наиболее склонны к военным профессиям.

Из дома через раскрытое окно послышался голос Анны Константиновны, повторившей несколько раз молитву: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас грешных». Затем она, знаю я, начнёт в голос читать Библию. Это регулярное душеутоляющее чтение началось года три-четыре назад, когда на Костькиной подводной лодке случился пожар, а вечно не высыпающийся Шурка на мгновение задремал на Рижском шоссе под Москвой за рулём своей «копейки», съехал на большой скорости в кювет и чудом остался невредимым…

Нюре даже в голову не могло прийти, что эти ежевечерние бдения воскрешают во мне древние предания, живущие ab ovo – то есть с самого начала, с яйца – в памяти всех потомков Кура Великого по прямой мужской линии.

«…Когда же наступило утро, все первосвященники и старейшины народа имели совещание об Иисусе, чтобы предать Его смерти». – Нюра читает Евангелие от Матфея с чувством, словно рассказывая близкому человеку о чём-то выстраданном.

«И связавши Его, отвели и предали Его Понтию Пилату, правителю. Тогда Иуда, предавший Его, увидев, что Он осуждён, и раскаявшись, возвратил тридцать сребреников первосвященникам и старейшинам, говоря: Согрешил я, предав кровь невинную. И бросив сребреники в храме, он вышел, пошёл и удавился. Первосвященники, взявши сребреники, сказали: не позволительно положить их в сокровищницу церковную, потому что это цена крови. Сделавши же совещание, купили на них землю горшечника, для погребения странников…»…

Анна Константиновна на мгновение умолкла, переводя дыхание для продолжения, а я бестелесно, единым духом оказался в Иерусалиме во дворе горшечника Самуила…