Неборник - Среда обитания

Во время поездок за границу Дмитрий Ильич познакомился со своим будущим другом Ширинкиным Алексеем Петровичем, с которым они позднее даже и породнились, женившись на родных сёстрах: Варваре Ивановне и Таисье Ивановне.

Алексей Петрович Ширинкин был купцом первой гильдии Пермского уезда и владел двумя пароходами, которые ходили по рекам Кама и Волга до Астрахани и обратно. Помимо перевозки пассажиров и грузов, Алексей имел деловые отношения с мастерами местных артелей (вдоль этих рек) по изготовлению разнообразных детских игрушек. Каждый раз посещая Германию и Австрию, он привозил оттуда образцы детских игрушек, которых не было в России, и раздавал местным российским мастерам для их воспроизводства. А затем изготовленные местными мастерами игрушки скупал оптом и продавал уже на ярмарках и в лавках больших городов.

Налаженными Алексеем Петровичем каналами распределения иностранных игрушек среди русских мастеров для изготовления подобных игрушек и продаж их оптом купцом Ширинкиным – в дальнейшем воспользовался и Дмитрий Ильич, продавая свои музыкальные изделия собственного производства – гармошки и балалайки.

На нечаевском хуторе всё было хорошо отлажено до последних мелочей, но режим работы в этой нечаевской «колонии-крепости» резко отличался от режима работы в деревнях. В деревне иной раз можно было и до обеда, образно выражаясь, проспать, а у Нечаевых – не забалуешься… Трудовой день на хуторе начинался с четырёх часов утра и продолжался до десяти часов вечера с перерывом на обед – на два часа. Днём все спали около полутора часов.

Однажды мама мне с грустью призналась:

– Боря, мечты-то с реальностью – ох как расходятся. Я-то ведь поначалу думала, что, выйдя замуж за Николая, попаду прямо в рай. А когда окунулась в эту трудовую жизнь, то сразу и поняла, что попала я не в рай, о котором мечтала, а попала в самую настоящую «трудовую колонию». Ведь при таком-то огромном хозяйстве – можно с ума сойти! С самого раннего утра и до позднего вечера – надо было трудиться и трудиться. Успевай только поворачиваться, как в самом настоящем муравейнике или в пчелином рою! Все куда-то бегут, торопятся, кричат, отдают друг другу какие-то распоряжения, указания, и все что-то делают и делают. И все какие-то чем-то одержимые. Разговоры какие-то очень короткие и чёткие: «Ты что стоишь-то? Тебя куда нарядили-то? Так, кузница-то вон – справа от ворот! Давай-давай – пошевеливайся!» Или: «Ну, что ты встал посреди площади с мешком-то на плечах, как с пустопорожней торбой? Мельница? Так, мельница-то всегда на высоком месте стоит! И нечего глазами-то шарить понизу! Вон! Тропинка-то вверх пошла – так там и мельница! Давай-давай, шевели лаптями-то пошире!» Или: «Ну, что ты стоишь посреди площади, как в лесу? Куда? Похарчевать? Так у тебя нюх-то есть? Где вкусно пахнет-то? Так туда и иди!» И так каждый день! «Что? А! Где? Куда? А, не подскажете? Понял! Живёшь, как в муравейнике! Всё надо, надо и надо!»

Да! Боренька! Рай-то, оказывается, с неба не сваливается. Я ведь даже однажды к своей маме убежала, чтобы поплакаться на её груди, пожаловаться на свою долю – судьбу горемычную, как мне казалось по первости… Хотелось пожаловаться матушке своей! Что не могу я вот так больше жить, невмоготу мне такой рай-то! Хотелось поплакаться, что недосыпаю я, руки болят, ноги подкашиваются от усталости. Роздыху нет от этой бесконечной работы с утра до ночи…

В это раннее утро моя мама (Валентина Петровна) была уже давно на ногах. Печь её пылала жаром, два чугуна горячей воды стояли рядом с корытом, в котором мама начала во дворе стирать бельё. Так она меня, свою единственную дочь, вместо того чтобы утешить да приголубить, на что я так рассчитывала и надеялась, увидев моё заплаканное лицо, как начала меня прямо из корыта мокрым бельем охаживать то с одной стороны, то с другой да кричать: «А, ты что, голубушка, думала? Что жизнь-то – только одни прянички кушать? Ты что это надоумила? С раннего утра позорить меня сюда прибежала! Ты что это ко мне припёрлась спозаранок, да ещё и без мужа?! А ну-ка! Давай разворачивай свои оглобли и немедленно! Сей же час! Убирайся с моего двора к своему мужу! И чтоб я тебя такой никогда здесь больше не видела! Без мужа ко мне – ни ногой! Тебя замуж выдали, а ты что тут выдумала… Роздыху у неё нет?! А у меня есть этот роздых-то?! Ты только проснулась, а у меня уже печь подошла! Хлеба надо ставить! А я тут на тебя время должна тратить! А ну марш в свой дом! Теперь дом твой там, где твой муж! И не позорь меня! Убирайся долой с глаз моих!.. И на жалость мою – не рассчитывай! Ишь ты, какая цаца нашлась! К матери жалиться прибежала. А ну! Быстренько пошла прочь с моего двора, пока я тебя ещё батогом не огрела!»