– Привет. – Я неуверенно шагнул в маленькую прихожую с треснувшим овальным зеркалом на стене, выкрашенную масляной краской под кирпичную кладку и завешанную одеждой. Я уже начал жалеть, что зашёл проведать несчастную в семейной жизни даму, когда увидел, в каком состоянии эта дама находится.
– Проходи, Виталик, – засуетилась она, как обычно суетятся люди, находящиеся под жёстким алкогольным прессингом – жалко и отталкивающе, сразу вызывая брезгливое чувство к ним, как к грязному пьяному бомжу, сидящему у дверей магазина и сшибающему мелочь на алкоголь. Дохнула на меня перегаром и запахнула вырез халата – фи, больно мне интересно смотреть на её немолодую, отвисшую, с тёмно-фиолетовыми сосками эту самую, – поймав мой недоумённый взгляд.
– Чего это у тебя, Том, под глазом? – спросил я, увидев у неё синяки, явно имеющие происхождение не как последствия неумеренных возлияний, раздумывая, снимать куртку и ботинки или сразу уйти под каким-нибудь предлогом.
– А то ты не знаешь чего… – сделала она попытку улыбнуться. – Петя вчера пьяный приходил… – и начала осторожно, словно проверяя, на месте он или нет, трогать под левым глазом смачный фиолетовый, как её халат, синяк.
– Ну, и?..
– Стал умолять меня опять жить с ним, когда я, увидев в глазок, не стала открывать. Говорил, что любит, жить без меня не может! Что больше никогда так не будет поступать.
– И ты открыла?
– Открыла… – вздохнула она, отводя взгляд в сторону. – Жалко мне его стало… – Помолчала немного и раскололась: – Бутылку принёс… Говорит, давай выпьем, всё обсудим по-хорошему…
Она опять вздохнула, ещё глубже, входя в роль мученицы, оправдывающую её алкогольную деградацию и дающую моральное право топить горе в вине, за какую она с радостью ухватилась: эта роль, по моим наблюдениям, ей нравилась, да и не только ей, но и другим более-менее знакомым моим дамам, которые чересчур увлекались употреблением алкогольных напитков.
– А дальше?
– Выпили мы с ним… Он опять начал упрашивать меня жить с ним, клялся, что больше такого не повторится, а я не соглашалась, да и Людка с Настей (дочери) не раз мне и до этого говорили: «Гони его, мамка, что ты терпишь!» Тогда он сначала начал плакать: «Я тебя люблю, Тамарка, прости меня, ты же видишь, как я тебя того!» Но я всё равно не соглашалась, повторяла ему, что, Петя, всё кончено, у меня уже нет никаких дамских сил терпеть такое издевательство! Я и так всю жизнь с тобой живу как раба-прачка. А взамен ничего, кроме твоей жалкой зарплаты, и то больше половины ты пропиваешь, да ещё по лицу получаю от тебя! А как допили бутылку, говорит: «Давай денег, я ещё за одной сбегаю». – «Нет, – отвечаю ему, – иди домой, к своей мамаше, этой коряге, которая меня всю жизнь, что мы живём, ненавидит и поливает грязью: я и шлюха у неё, и потаскуха, хотя ни разу тебе не изменяла и всю жизнь, что мы живём, только о семье и думала да как девчонок вырастить – поставить на ноги. А ты только и делал, что пил и руки распускал, да ещё и обзывал меня по-всякому! А твоя мамаша даже своему сожителю один раз говорит: эта грязная потаскуха, хочешь – выеби её!» Тогда он опять взбесился и кинулся на меня с кулаками!
– А дальше?
– Я начала отбиваться сковородкой и кричать. Прибежал сосед – хорошо дверь была не заперта, – стал его оттаскивать. Вдвоём мы его и вытолкали из квартиры.
Сосед – Толик, санитар из морга с водянистыми страшными глазами, которого, если встретишь в подворотне, можно подумать: а не этот ли маньяк, какого разыскивает милиция за зверское убийство и сексуальное надругательство над двумя десятками красивых молоденьких девчонок и держащий в страхе весь город? Петя рассказывал, у него на полке в банке из-под томатной пасты заспиртованное человеческое сердце: зачем он его только держит, и в самом деле чувак с явными задатками маньяка. Тоже частенько бухает с ними – типа, друг семьи (а там все, кто приходит с бутылкой, считаются друзьями семьи), и неравнодушен к её младшей дочери, как хвалилась Тамарка.
Тут меня поразила мысль: она страдает не от того, что вчера Петя опять «начистил» ей лицо кулаками, а что её крутит с угара (похмелья). Денег нет, дочерей – те тоже вне зоны доступа, знакомые «друзья семьи» тоже, как назло, никто глаз не кажет, вот она и позвонила мне как последнему представителю вымирающего племени, может, я её вылечу, ну и поговорить тоже будет в тему, отвести душу перед другом семьи, тем более она знала, что мне нравится: женщины сразу это видят – хочет их мужчина употребить или смотрит исключительно как на посторонний предмет, однако с которым необходимо считаться по тем или иным причинам. Если б я сам не прошёл через это – многодневный жёсткий и тяжёлый абстинентный синдром похмелья, – то, наверное, бы и не догадался. Это как у наркоманов и алкоголиков со стажем: один сразу при взгляде на другого просекает, что у того творится внутри.
Читать дальше