Александр Тришкин - До той ночи. Рассказы из жизни о знаках свыше

Было дано через пять лет.

И это было уже очень серьёзное предупреждение.

Случилось это, не со мной, но, можно сказать, – почти, что на моих глазах. Вышел я на пенсию рано, – в тридцать четыре годика, этакий, – юный пенсионер, как я себя тогда называл. Ну и позвал меня тогда друг, Толик, с собой, на сезон, – поработать на поливных землях. На оросительных системах. Видели, наверное, проезжая по сельским угодьям, нет-нет, да и попадётся на глаза стоящая в поле на огромных колёсах длиннющая труба, Волжанка, а из трубы этой, фонтанами, разбрызгивается вода, орошая поле. Через каждые четыре часа эту трубу надо перегнать на новое, не орошённое место. Этих самых Волжанок у нас с Толиком двенадцать штук. Последовательность действий такая: – Происходит орошение. Установки распрыскивают воду. Проходит четыре часа. Пора менять место. Для этого нужно:

1. Выключить подачу воды, и выйти в поле на приличное расстояние, к местам соединений Волжанок и водопровода.

2. Отсоединить шланги-подводы воды.

3. Завести ЗИД чуть ниже описанным способом.

4. Перегнать Волжанку на новое место.

5. Подсоединить шланги.

6. Вернуться к вагончику и включить силовые установки подачи воды.

Вот это и есть задача маэстро-оператора оросительной установки «Волжанка». Движутся эти Волжанки самоходом, – с помощью двигателя, именуемого – ЗИД, а заводится этот самый ЗИД простым, как три рубля, способом, – то есть: – надо намотать на маховик шнур и резко, и сильно дёрнуть. Если с первого раза ЗИД не завёлся, повторяешь процедуру и дёргаешь шнур ещё и ещё, пока не заведётся. Для чего так об этом подробно рассказываю? А вот для чего: – Помните закон? Если в начале спектакля на стене висит ружьё, то в ходе спектакля оно обязательно выстрелит. Этот ЗИД и есть то самое «ружьё» в нашем «спектакле». Но было в этом спектакле и настоящее ружьё, которое тоже выстрелило. Когда-то, по случаю, я приобрёл мелкокалиберную винтовку, и огромное количество патронов к ней. Естественно, работая в поле, винтовку я взял с собой. Жили в вагончике.

И тут тоже стало проявляться что-то непонятное. К примеру: – идёшь по полю по рабочим делам, – то есть Волжанки перегоняешь, или ЗИД подремонтировать, ну не будешь же делать это с винтовкой за спиной, значит, – винтовка остаётся в вагончике. Так вот, – эти самые зайцы, чуть-ли не на голову прыгают, а то и лисичка пробежит чуть-ли не перед носом. Но, только попробуй выйти в поле специально, – побродить с винтовкой. Дудки. Митька прял. Будто, – сидят в кустах какие-нибудь заячьи наблюдатели, с какими-нибудь заячьими биноклями и контролируют все твои шаги. По соседству с нами располагались бахчи, и их владельцы, – парни кумыки, – частенько просили мою винтовку, – погонять зайцев. Для них зайцы были самым настоящим бедствием. Эти милые зайчики губили, прогрызали их урожай, – арбузы, дыни, тыкву, морковь, капусту тоннами.

Работали мы с Толиком посменно, через неделю. У меня Москвич, у него Жигуль-копейка. Частенько на рыбалку выезжали, на толстолобика. Изловишь четыре – пять рыбин, так на всю бригаду хватало. Такие «поросята», – еле-еле в багажник помещаются. Ну в общем, – работаем месяц, другой, – всё ровненько. Менялись с утра, во вторник, чтобы выходные проводить в семье. Каждый вторник, с утра, прислушиваешься, -о, заурчало, – едет Толик. Мы всегда выходили встречать друг друга на крыльцо вагончика. Встреча товарища, всегда, хоть маленькая, – но радость. Привет-привет. То, да сё, встреча, сто грамм «наркомовских», а дальше как обычно. Один остался, другой до дому.

Наступает моя неделя. Подъезжаю к вагончику, предвкушая радость встречи. Что такое? Толик не вышел встречать на крыльцо, странно, – дверь вагончика открыта настежь… хм… если б ушёл на полевой стан, дверь-бы запер на замок. Напился до зелёных свиней? Не может быть, ведь знает, – домой ехать. Это я ещё мог себе позволить такую роскошь, – сесть за руль выпивши. Ещё бы, – пол города хороших знакомых, – чуть-чего, вытащат, но Толик (!!!) даже рисковать не станет, даже за день до руля. Та-ак… Поднимаюсь на крыльцо. Тишина. Прохожу по коридорчику, в дверной проём, и что вижу, – на своей койке, свернувшись калачиком и забившись в угол, – даже не знаю, как и сказать-то, – то ли лежит, то ли сидит мой друг Толя, и молча, каким-то, ничего не понимающим взглядом смотрит на меня. И молчит. На полу даже не пятна, а лужи крови, а он правой рукой придерживает окровавленную, – левую.