Анатолий Мусатов - Заслон

«Гляди-ка, а ведь это и впрямь Семёнов, – с удивлением вглядывался Мефодий в лицо бородатого. – У немцев, значит-ца, служит… стало быть, живой…».

К Мефодию сквозь ряды плотно стоявших сельчан протолкалась жена. Настасья поначалу оставалась вместе с бабами, но, ощущая какое-то непонятное беспокойство, всё же решила пойти к мужу. Взяв его за руку, Настасья молча прижалась к Мефодию. Почувствовав её волнение, он сказал:

– Ты, Настасья, не бойсь. Я так думаю, они объявление хотят нам сделать.

– За них, за Игната с Севкой боюсь… А ведь Сева совсем ещё несмышленыш, – прошептала Настасья. – Он ведь горяч, везде будет лезть вперёд. Ох, не надо было отпускать его! Бабы говорят, в Мешково троих казнили, совсем молоденькие ещё. Я, Мефодьюшка, места себе не нахожу, как подумаю, не они ли…

– Эк дура ты, баба! Что за глупые мысли лезут тебе в голову! Да когда это было – третьего дня назад! Игнат-то намедни приходил! – взорвался сердитым шепотом Мефодий.

В это время на крыльце показался обер-лейтенант.

– Герр оберст, всё готово, можно начинать, – вытянулся он перед толстым полковником.

Тот, по-прежнему стоял около машины, неторопливо протирая свои очки. После доклада обер-лейтенанта, он надел очки и огляделся. Осторожно ступая, чтобы не запачкать сапоги, оберст поднялся на крыльцо.

– Начинайте, Зильберман, только покороче, самое главное. Господин Семенов, пройдите сюда, – поманил пальцем оберст стоящего поодаль бородатого. Семенов, поняв, что его зовут, поспешил на указанное место.

Появление в деревне Семенова Мефодий воспринял более спокойно, чем другие. Все его обиды остались в прошлом. С Семеновым с тех пор он никаких дел не имел. Но чутье подсказывало, что Семёнов появился здесь неспроста. Мефодий не верил в жестокости немцев, но зато он хорошо знал бывшего полновластного владетеля этих мест. Под внешней благообразностью скрывался человек, наделённый злобным и расчетливым умом, изуверским, холодным характером. Зная мстительность этого человека, Мефодий понял, что многим его сельчанам придется пережить трудные дни.

Обер-лейтенант, стоявший на крыльце, сделал шаг вперёд и заговорил отрывисто и резко, словно подавая команду. Люди невольно притихли, вслушиваясь в незнакомую и непонятную для них речь. Сказав несколько фраз, немец отступил назад, дав знак худому, очкастому солдату-переводчику.

Тот на плохом русском языке, к тому же сильно картавя, начал читать по бумаге приказ. По нему выходило, что все жители Малых Выселок должны быть бесконечно благодарны великому гению фюрера и его доблестным войскам, освободившим их от большевистской заразы и гнёта кровопийц-комиссаров и евреев.

Далее следовало, что жители деревни получают прекрасную возможность отблагодарить фюрера работой на лесозаготовках, соблюдая при этом порядок и проявляя усердие. «Германское командование, – продолжал читать переводчик, – щедро отблагодарит тех, кто проявит должное трудолюбие. Организацию всех работ немецкое командование возлагает на ваших бывших граждан, жестоко пострадавших от репрессий коммунистов. Это присутствующие здесь господин Семёнов и господин Грищаков, доказавшие делом свою преданность великой Германии и её фюреру. В награду за это господину Семенову будет возвращено всё его недвижимое имущество и выплачено денежное вознаграждение. Господину Грищакову также будет выделен лучший дом с надлежащим хозяйством. Господин Семёнов назначается старостой Малых Выселок и наделяется неограниченными правами и полномочиями».

– Ох-ох-хо… – вздохнула тихо и прерывисто Настасья, – что же это будет-то, Мефодьюшка? Ведь извергу такую власть дали! Изведёт он народ, беспременно изведёт…

– Ты, Настасья, ране времени-то не причитай. Он хоть и поставлен над нами, да сидит невысоко. И на него управа найдется, ежели что…

Мефодий пытался успокоить жену, а у самого на сердце было тревожно. Мефодий невольно посмотрел по сторонам. Вокруг себя он увидел хмурые, обеспокоенные лица одних, плохо скрываемый страх на лицах других. Люди хранили угрюмое молчание, пока переводчик не закончил. Он деловито сложил бумагу и, сказав что-то стоявшему рядом обер-лейтенанту, объявил, что сейчас перед ними выступит господин Семёнов.

Семенов качнулся вперед. Двадцать лет он ждал этого часа. В нём все эти годы жила какая-то неистребимая надежда. Поначалу он думал – не устоит, не вытянет советская власть, не даст корней. Он всеми силами помогал тем, кто стремился подрезать эти корни, свалить Советы. Но потом понял, что сделать ничего нельзя. Семенов замкнулся, затаив лютую злобу и ненависть, − жгучую и неизбывную. По ночам она прорывалась изнутри тягучим и тоскливым воем, каким воет попавший в охотничий капкан, матерый волк. Он и стал, в сущности, волком, не находя себе места нигде. Кружил по Украине, Прибалтике, Белоруссии и Брянщине, да только тянуло его назад и ничего он с собой не мог поделать. Многие годы рыскал он вокруг родных мест, как волк вокруг логова, пока не грянул великий гром войны. Понял Семёнов, что дождался своего часа и поспешил домой.