Николай Устюжанин - Самое счастливое утро

Только Бог…

Мои родители познакомились в Великом Устюге, на катке, в двух шагах от которого до сих пор стоит здание, где услышали мой первый крик. Мама, Евгения Степановна, была студенткой педучилища, а папа, Василий Егорович Суханов, – курсантом речного училища.

Появился я на свет в 1961 году. Назвали Юрой – в честь Гагарина.

Роды были тяжелейшими, маму парализовало, а потом обнаружили еще и туберкулез. Врачи сказали, что ей не жить, но моя бабушка выходила дочь куриным бульоном. Больше детей у мамы не было.

Папа ходил франтом, речником, даже одно время капитаном, так что летом мы жили на корабле, а зимой – где придется. Поначалу в Кузино, – на противоположном берегу от Великого Устюга.

Помню себя с четырех лет. Поездку к бабушке на санях, – их папа перевернул в подпитии; мотоцикл, на котором нас с двоюродной сестрой сфотографировали; помню в деталях мой ужас в кинотеатре, когда смотрел сказку «Морозко» (испугался медвежьей головы).

В 1965-66 годах и летом 1967-го мы жили на Волге, в Тольятти, где мама крестилась сама и крестила меня. Папа протестовал, но без успеха. Крещение врезалось в память особенно ярко.

Произошло мое второе рождение в Старом городе, – районе Тольятти, который раньше назывался Ставрополь-на-Волге, в церкви Казанской иконы Божией Матери. Незадолго до крещения я, шестилетний мальчик, посмотрел в кинотеатре фильм о средневековой инквизиции, поэтому в храм идти не хотел. Я всячески сопротивлялся и брыкался, а возле самой церкви устроил истерику и даже стал бросать камнями в толстого попа, которому прихожане принесли в дар несколько осетровых рыб, вяло шевеливших хвостами в какой-то объемной посудине. К моему удивлению, священник не обиделся, а потом, в храме, крестил меня и даже дал выпить с ложечки «сладкой водички». Внутри там все сияло, и было так красиво, хорошо и радостно, что я совсем успокоился. Пластмассовый крестик на веревочке храню до сих пор.

Самые счастливые страницы детства связаны с Волгой. Мы прошли ее несколько раз от Ярославля до Астрахани и обратно. Папа был помощником капитана, мама – матросом, а я развлекал команду. Стоял за штурвалом (чуть не сели на мель), ловил рыбу, учился плавать, клянчил у речников пиво, пожирал настоящие астраханские арбузы по 4 копейки за килограмм, – в общем, жил в свое удовольствие. Все бы ничего, да надо было готовиться к школе. Алфавит заставил зубрить папа. Не на того напал! Отец выходил из себя, доставал ремень. Наконец, нашелся: дал мне бинокль, и я произносил по слогам названия проходящих мимо пароходов.

Кстати, по Волге ходило не просто много судов, а так много, что не протолкнуться: тяжелые сухогрузы, высокие контейнеровозы, длинные танкеры, стремительные пассажирские «Ракеты» и «Метеоры», белоснежные лайнеры с кинотеатрами и бассейнами на верхних палубах, военные корабли.

Однажды за нами увязались два серых ракетных катера – они беспокойно крутили своими локаторами, рыская в пене нашего следа. Я спросил отца, почему они идут по нашему курсу – папа объяснил: «Штурманы там морские, волжского фарватера не знают, вот и следуют за нами «хвост в хвост», отцепятся только у Каспия».

Красота Волги, ее уютные города с золотыми куполами церквей и поклонными крестами, синие рассветы и розовые закаты, песни Зыкиной, звучавшие чуть ли не на каждом корабле, вольный дух матросской жизни – все это и сейчас связано у меня с родным и нежным словом: «Россия».

Мама – не только удивительный человек, но еще и учитель по призванию. Я был только один раз на ее уроке, но запомнил его на всю жизнь. Такого педагогического дара больше не видел никогда. Что сказать, ведь мама – учитель в шестом поколении, а я, стало быть, в седьмом. Но куда уж мне…

Главой семьи у нас всегда была она. Ее упорству и находчивости можно было только позавидовать, – повторить было невозможно. Мама готова была работать кем угодно: хоть сучкорубом, хоть матросом, хоть учетчицей на лесопилке (было и такое), лишь бы быть рядом с отцом. Вспоминаются аэропорты тех лет, бесконечные очереди, ночевки на скамейках, «кукурузники» Ан-2 на летном поле, перелеты из конца в конец… В то время я побывал на борту всех советских аэропланов.

Теплоход наш назывался «Ермак», это был толкач оранжевого цвета, мощный и несуразный на вид, но добродушный по характеру, впрочем, таким был и весь наш экипаж. Мы двигали баржи по спокойной бирюзовой воде, иногда попадали в шторм в Куйбышевском водохранилище, больше похожем на серое море, но самым верным нашим увлечением было шлюзование. Сам этот процесс – что-то невероятное: наш корабль под ровный шум насосов то погружался огромный шлюз, похожий на гигантскую бочку, то, наоборот, поднимался из преисподней к свету, к голубому сиянию вод, к слепящему солнцу и диковинным птицам, сидевшим на белоснежных колоннах гидросооружений сталинских времен.