Елена Муралева - Селина. Камышовая кошка

– Ну, ладно. Ну и так! Я понемногу освоюсь, разузнаю, куда попала.

Вот так фокус–покус!

Мне шестьдесят должно было стукнуть через неделю. Вот и старалась понаделать, накрутить заготовок. Должны были понаехать одноклассники, друзья, подруги, родственники, дети, внуки. Семьдесят человек. Все придут. Ага, сейчас куда пойдут? А я‑то где?! Померла и на том свете сижу? Они все там, а я здесь? Интересно девки пляшут! За что так? Сан Саныч теперь точно к Машке утопает, жалко–то как. Мне снова жизнь начинать с каким–то Легонтом. Хорошо, что мне пока десять лет, могу осмотреться, привыкнуть, со всеми познакомиться. Лишь бы не забыть из прошлой жизни опыт. Жизнь была длинная, опыта хоть отбавляй. Да и не проговориться бы, буду говорить, что головой стукнулась, не помню никого и ничего. Может, прокатит. Как в том кино: здесь помню, здесь не помню.

РОМАШКА…

Надо цыпки лечить, воспалились, болят и чешутся. А где моя одежда? Что там говорили? Где я её оставила? Что это за мальчики со мной были? Трусы–то где? Я что, без них буду шастать? Дадут, наверно, когда арест кончится. Сейчас бы поесть, я ведь с дачи шла, думала, дома наемся, когда готовить буду. Сан Саныч голодный сидит, он и газ включить не сможет. В животе урчит, надо что–то пожевать. А потом снова поспать, пока не выросла и не построила дачу…

– Я есть хочу! Меня сегодня кормить будут? – закричала я писклявым, противным голосом. Как я им говорить буду?

В комнату, где я сидела на топчане, заглянул мальчик лет восьми и улыбнулся.

– А ты всё проспала, сегодня кормить больше не будут. Все всё съели. Лежи теперь голодная. Все ушли на работы, а я тебя караулю. Так мать сказала, – промолвил он, наполняясь величием.

– Принеси хоть хлеба кусок, хоть горбушку, – заканючила я, пытаясь разжалобить малыша.

– Ты забыла? Хлеба нынче нет. Его только в обед дают, да и то не всем. По куску охотникам и рыбакам, ну и нам, детям Конунга. На тебя не пекли сегодня, думали, помрёшь, – а ты очнулась. Вот все забегали. Я думал, пожар, – глумился он.

– Дают? А кто даёт? Куда идти надо? Расскажи. Всё забыла. Не знаю, как кого зовут: маму, папу, братьев, сестёр, – прикинулась я дурочкой.

– Ух, ты! Я тоже так хочу! Нет у нас сестёр, нам тебя хватает. Я твой брат Гордей–Гор. Ты – Селина, моя старшая сестра, дочь Конунга Рода Рыси, – махнул рукой в мою сторону Гор.

– А куда я ходила–то? Меня все спрашивают, а я не знаю, – стала я потихоньку его выпытывать.

– Есть ещё младший брат Югонт, он с нянькой живёт, в другом доме. Ему три зимы. У тебя своя комната, а мы живём здесь, где все дети живут. Я живу с мальчиками и дядькой, а девочки живут с нянькой. Родителям некогда с нами возиться, они всё время на охоте, рыбалке, работах. А раз в год уплывают на стругах в поход. Привозят добычу: еду, товары, рабов. Нам везёт, мы ещё не участвовали в крупных битвах и все целы. Отец много лет возвращается с крупными дарами, – хвастливо перечислял мой братишка, величаво прохаживаясь передо мной и упиваясь своей значимостью.

– Отчего тогда хлеба нет? Не велики дары, коль хлеба нет, – сказала я, не подумав.

Это, очевидно, задело хвастуна, и он замолчал, насупившись.

– Я маме скажу, что ты над Конунгом смеёшься, – засопел пацан.

– А я тебе язык отрежу, как только выйду отсюда, – сказала я, садясь на топчане.

Братишка с воплем выскочил из моей комнаты, а немного погодя тихо вполз.

– Скажи, вы только своих грабите? Или всех, кто не успел спрятаться? – вновь начала я выпытывать информацию у хвастунишки.

– Тебя, наверно, специально по голове камнем треснули, а говоришь – упала, добить не успели, – округлив глаза, малыш собрался бежать, и я сделала попытку нарочно встать с топчана, чтоб догнать.

Малыш зацепился за дверь незастёгнутым кафтаном и, взвыв, упал. Хорошо, что мне принесли еду, а то сказали бы, что я и его избила. Заревев, он убежал.

– Что случилось? – спросила вошедшая мать, с ней пришла ещё одна женщина. На разделочной доске стояла чашка с тюрей и лежали куски мяса.

– Мне братик сказал, что отец ходит по соседям и выбивает их мужиков, а потом грабит. Еду, скот и женщин привозит в Род как добычу, – стала я оправдываться.

– Ты о чём? – заволновалась мать.

– Да так, сказку вспомнила про белого бычка, – промямлила я.

– Хорошо же ты приложилась, раз сказки вспомнила. Ты же их не слушала никогда. Да и не знаешь ни одной, – сказала мать, удивляясь.

– Не слушала и не помню не значит, что не

знаю. Я просила принести покушать, мне запрещено выходить. Я пойду, запрет нарушу, мне попадёт, я отлуплю брата, меня вновь накажут. А хлеба всё равно нет, на меня не пекли. Ждали, что помру. Хорошо вы своих детей любите, – пробормотала я себе под нос.