Иль Дар - Золотые купола (сборник)

И сейчас Димка считал, что он прав. И он стоял на своей правоте молча, никому и ничего не объясняя.

Выйдя под подписку о невыезде, он в первый же день взобрался на крышу перед куполами и, лёжа на спине и закинув руки за голову, наблюдал за летающими в вышине ласточками, слушал каркающих с макушек соседних тополей ворон и мечтал.

…Кончается его детдом, когда-то кончится и колония, которую теперь уже не миновать, кончится всё плохое и начнётся всё хорошее. У него будет свой дом, кто-нибудь будет его любить, кому-нибудь он будет нужен, у него обязательно будут родные ему люди… Он не мог представить их себе, зато знал, что они точно будут, и ради этого своего будущего он никак не мог предать себя, иначе как он посмотрит потом в глаза своим родным людям глазами подлеца…

Забили в полдень колокола, и тут он увидел над собой Ленку.

– Тебе чего? – не шевелясь, спросил он.

– Так, ничего, просто к тебе поднялась… Можно, с тобой посижу? – попросила она.

– Сиди, – безразлично ответил он, – крыша не моя.

Ленка присела рядом, поджав под себя колени. Это была двенадцатилетняя девочка, хрупкая, как тростиночка, в ситцевом, цветастом, простеньком платьице, и на лице её была натыкана кучка веснушек, которых она ужасно стеснялась.

– Ты, наверное, на меня обижаешься? – тихо спросила она.

– Чё мне на тебя обижаться! – ответил он, недовольный, что нарушили его уединение.

– Но ведь всё из-за меня…

Дима резко встал, и взгляд его сверкнул молнией.

– При чём тут ты! – нервно бросил он. – Да окажись на твоём месте любая другая, я всё равно «Сметану» урыл бы за такое.

– Да, – расстроено сказала она, – но ведь ты сейчас уйдёшь на малолетку.

– И что с того! Я не боюсь.

– Дима, – Ленка как-то по-взрослому положила ему руку на колено, – давай переписываться, – робко попросила она.

Дима, выразив удивление, в полуулыбке рассматривал её.

– Ленка, тебе же ещё двенадцать лет, – засмеялся он, – ты же ещё ребёнок.

– Ага, – обиделась она, – кому-то это не помешало сделать меня взрослой.

Глаза Холодова налились кровью.

– Я боюсь, – глаза её заслезились, – меня сейчас никто замуж не возьмёт…

Димке стало жаль девочку, он смягчился и с задором произнёс:

– Ты ещё такого парня себе найдёшь, о-го-го! Другие девчонки тебе завидовать будут! У тебя такие чудные веснушки, они знаешь, как парням нравятся…

Дима намерено упомянул о веснушках, зная, что у Ленки по поводу них комплекс.

– И тебе нравятся? – заглядывала она прямо в глаза Диме.

– Безумно! – закрыл он глаза и помотал головой.

Её мокрые глаза вмиг стали счастливыми.

– А почему тогда меня парни дразнят? – спросила она.

– Тебя хорошие парни дразнят?

– Нет.

– Тогда что же ждать хорошего от нехороших… А вообще ты молодец, что всё мне рассказала, – он потрепал её по макушке. – «Сметана» подонок, и он получил своё по заслугам, жалко только, что я немного перестарался. А его не бойся, Игорь с Олегом за тобой присмотрят.

– Дима, – слёзы снова текли по её щекам, – тебе же мои веснушки нравятся… давай переписываться, а?..

Дима с трудом сдержал смех.

– Давай, конечно, разве ж я против.

– Ага, а сам маленькой обзываешься… Я же вырасту. У меня мамка папки на целых девять лет была младше.

– Дурочка… – Холодов по-отечески обнял её за плечи и прижал к себе. – Только обо всём пиши, чтобы письма длинные-предлинные были, не жалей бумаги, чтобы я их по несколько раз хотел перечитывать.

– Не буду бумагу жалеть, обо всём писать буду, – говорила она.

– Смотри, Ленка, какие купола красивые, – он протянул руку в сторону церкви, – как они над городом царят. Я с утра сегодня был в этой церкви. Раньше я стеснялся креститься перед входом в неё. Останавливался и про себя это делал. А сегодня перекрестился. И правда-правда, мне не было стыдно.

– Я тебе много-много писать буду, – не слушала она его.

Подготовка к суду шла полным ходом. С самого утра из-за дверей актового зала слышалось громыхание стульями, увеличивалось количество мест. Ожидались гости из районо, гороно и ещё ряда курирующих детский дом учреждений. Надежда как всегда не позволит ударить себя лицом в грязь. Даже намёка на отрицательное мнение любой инстанции о себе не могла позволить Надежда. Если это вдруг случалось, то для неё это была личная трагедия, которую она очень болезненно переживала. Поэтому воспитателям была наказана строжайшая дисциплина, дабы и прокурор не сделал неправильных выводов, что всё происходящее есть продукт плохой дисциплины. Дворник Потапыч с рассвета и до самого подъёма по утренней тиши швыркал метлой. Воспитанников детского дома также не оставили в стороне. Со вчерашнего вечера провинившиеся за последний месяц драили полы, косяки, двери, стены, окна, и сегодня здания сверкали на солнце хрусталём. Младшие собрали весь мусор с газонов. Старшие побелили бордюры тротуаров. Казалось, что сегодня состоится совсем не суд, а нечто торжественное, сравнимое с днём рождения детского дома или приездом известных артистов со спонсорским, благотворительным концертом. Яркость солнечного дня придавала наведённому лоску дополнительную праздничность, кроме того почему-то женщины преподаватели пришли сегодня нарядными. Одна только Надежда гарцевала по коридорам в своём неизменном велюровом костюме. Между тем должно состояться далеко не весёлое событие.