Александр Телегин - Работник ЦК. Рассказы

Но не успели мы с женой облегчённо вздохнуть, как случилось невозможное и никогда прежде мной не виданное. Только что ушедшая на север туча остановилась, развернулась и громадным «Юнкерсом» понеслась на нас с севера прямо в окна веранды. Я и жена с контуженным Васькой на руках метнулись в единственное безопасное теперь место – на кухню, где сиротливо стояли на столе две тарелки с холодной окрошкой, которую я от нервного напряжения тут же съел, под доносившийся с веранды звон стёкол.

Бомбардировка с заходом с севера, продолжалась ещё четверть часа, после чего злое облако окончательно истощилось, растаяло в небе, на которое тут же вернулось весёлое солнце, ветер утих, и о минувшем ужасе напоминали только выбитые стёкла, гуляющие по двору волны с мелко порубленной, как в окрошке, зеленой листвой, голые, словно зимой, деревья в палисаднике, резкий холодный воздух, да кучи градин повсюду.

Мы вышли из дому, чтобы оценить убытки, и увидели страшную картину. От плёнки, натянутой на шалаш для цыплят, ничего не осталось, и несчастные пернатые, уже оперившиеся, лежали мёртвые все до единого. Соседский петух, застигнутый градом под малиной, там и остался, присыпанный зеленью и крупными красными ягодами. Вокруг качались на волнах его белоснежные перья.

В воде плавало и пять шесть наших кур, не успевших спрятаться, но большая их часть осталась жива, укрывшись под крышей дровяного сарая. С ними был и мой ушлёпок-петушок. Тут познал я справедливость древней мудрости, что при повороте каравана впереди оказывается хромой верблюд. Мой Петька оказался единственным уцелевшим петухом нашей курмышки, восстановил контроль над своими курами, вдобавок возглавил два соседских куриных коллектива и разжирел так, что через год, когда пришло время его съесть, едва поместился в кастрюлю.

Наши огороды, о которых печалился Вольф Никодимыч, представляли самое жалкое зрелище. Огурцы и помидоры оказались вдавленными в грязь ледовым пестиком, от картошек торчали будылья без листьев, едва завязавшиеся вилкѝ капусты были нашинкованы тонкой соломкой.

– Мечтали о дождище? Получите и распишитесь, – сказал я.

Впрочем, жена не поняла о чём я.

Через час пастух, пригнавший домой стадо, сильно удивил нас сообщением, что на пастбище в километре от села никакого града не было, а дождь едва-едва побрызгал. Все животные остались целы, человеческих жертв тоже не было.

На другое утро – тихое, солнечное, пахнущее мокрой землёй – написал я директору совхоза заявление на отпуск и тотчас его получил.

А после обеда ко мне пришёл сосед со Школьной улицы Николай Павлович по фамилии Дзюба.

– Послушай, сосед, – сказал он, – купи у меня шифер: твой, я смотрю, весь побит.

Николай Павлович в молодые годы окончил техникум и работал прорабом или начальником участка на известном всему миру строительстве. Но однажды он подписал документы, по которым из рук государства ускользнули большие суммы, и едва отделался условным сроком, только потому, что из этих сумм ему не досталось ни копейки. После этого он вернулся в родной совхоз, поклявшись никогда не работать там, где надо что-то подписывать. Его взяли на работу в ЦК, и он так и представлялся незнакомым людям:

– Николай Павлович Дзюба – работник ЦК.

К работнику ЦК уважение было конечно больше, чем к скотнику или трактористу – ему наливали первому.

Зимой Николай Павлович топил в ЦК котлы, в мае уходил в отпуск, летом готовил оборудование к новому отопительному сезону, и круглый год предавался данной ему от природы любви к крепким напиткам. Читатели конечно догадались, что ЦК – это центральная котельная, и находилась она не в Москве, а за нашими огородами.

Правда, в том году, когда случилось памятное градобитие, герой наш уже три года был на пенсии, но продолжал выпивать, вследствие чего был худ и донашивал спецодежду, выданную ему ещё Советской властью. Кроме того, у него было плохое зрение, и он носил очки с толстыми стёклами.

Итак, представляете себе его портрет? – Чуть выше среднего роста, худой, в очках, в фуражке и рабочей одежде кочегара.

Предложение купить у него шифер показалось мне странным, и я поинтересовался откуда он у него.

– Как откуда? – с крыши снял.

– С какой крыши?

– Как с какой? – он очень удивился моему глупому вопросу. – Со своей, конечно.

– Битый что ли?

– Ничуть не битый. Целёхонький.

– Зачем же ты его снял?

– Да так… Дай, думаю, сниму. Может понадобиться кому.