Сиджей пошевелилась, и Итан посмотрел на нее.
– У него все получится, – твердо сказал он. – Ведь это мой Бейли.
Сначала я знал только вкус маминого молока и уютное тепло ее сосков. Так было до тех пор, пока я не стал чутче воспринимать окружающий мир и не осознал, что у меня были братья и сестры, с которыми нужно бороться за мамино внимание, потому что они все время ерзали и пихались, стараясь меня оттолкнуть. Но мама любила меня, я чувствовал это, когда она меня обнюхивала и вылизывала. И я любил свою маму.
Пол и стены нашего логова были металлические. Мама соорудила в глубине теплую лежанку из мягких тряпок. Как только мы с сородичами стали видеть и неплохо передвигаться, мы выяснили, что поверхность под подушечками лап была не только твердой и гладкой, но еще и холодной. На лежанке жилось намного лучше. А крышей над головой служил изношенный брезент, хлопавший на ветру с хрустким звуком.
Однако все это не шло ни в какое сравнение с манящим прямоугольным отверстием в передней части логова, из которого текла опьяняющая смесь света и запахов. В том месте пол логова выступал за крышу, и мама часто подходила к этому окошку в неведомый мир, отталкивалась, скрежеща когтями по металлическому листу, а потом… исчезала.
Мама выпрыгивала в свет и скрывалась из виду. Без нее нам, щенкам, становилось холодно, и мы сбивались в кучу, чтобы согреться, пищали и успокаивались, а затем проваливались в сон. Я чувствовал, что мои братья и сестры были расстроены не меньше моего и переживали, что она никогда не вернется, но мама всегда приходила назад, появляясь в середине прямоугольного отверстия так же внезапно, как пропадала.
Когда зрение и координация у нас стали лучше, мы скооперировались и проследили мамин запах до самого края, но это было страшно. Там, внизу, простирался мир, головокружительный, притягивавший своими возможностями, но в него можно было попасть, только рухнув с невероятной высоты, потому что наше логово находилось над землей. Как же мама спрыгивала, а потом возвращалась обратно?
Одного из братьев я про себя называл Пухлей. Мы с сородичами большую часть времени пытались спихнуть его с дороги. Когда он залезал на меня, чтобы спать сверху всех, ощущение было такое, точно он сплющивает мне голову, но вылезти из-под него было нелегко, потому что остальные щенки заталкивали меня обратно. Хотя его морда и грудь были такими же белыми, а тело – серо-черным с белыми пятнами, как у всех нас, весил он куда больше. Когда мама вставала, чтобы отдохнуть от кормления, Пухля всегда жаловался дольше других и продолжал искать грудь, даже когда остальные уже наелись до отвала и хотели играть. Он меня раздражал: мать была настолько худой, что у нее под кожей виднелись кости и из пасти шел зловонный запах, а Пухля был упитанный и круглый, но постоянно требовал от нее еще и еще.
Именно Пухля, почуяв что-то в воздухе, оказался в опасной близости от края, возможно, с нетерпением ожидая маминого возвращения, чтобы продолжить высасывать из нее жизнь. Только что он балансировал на краю и вдруг исчез, с шумом рухнув вниз.
Я не был уверен, что это плохо.
Пухля панически взвизгнул. Его ужас передался нам, оставшимся в логове, и мы тоже запищали и заскулили, беспокойно обнюхиваясь, чтобы придать себе бодрости.
Я сразу понял, что никогда не пойду к краю. Там было опасно.
Затем Пухля стих.
В логове сразу повисла тишина. Мы все чувствовали, что, если с Пухлей что-то случилось, следующими на очереди можем быть мы. Мы сбились в кучу в беззвучном страхе.
С громким царапающим звуком в окошке появилась мама, держа в пасти огорченного Пухлю. Она положила его в центр нашей кучи, и он, конечно же, сразу запищал, требуя себе сосок и не обращая внимания на тот факт, что напугал всех нас. Предоставь она Пухле самому разбираться с последствиями своей авантюры, мы бы не сильно расстроились – уверен, не я один так думал.
Той ночью я лежал на одной из моих сестер и обдумывал увиденное: окошко было опасным местом, не заслуживающим риска – даже несмотря на манящие запахи внешнего мира. Лучше держаться ближе к лежанке, рассуждал я, так безопаснее.
Как выяснилось несколько дней спустя, я сильно ошибался.
Мама дремала, лежа спиной к нам. Это огорчало моих сородичей, особенно Пухлю, потому что аромат ее сосков дразнил, и ему хотелось есть. Никто из нас не был достаточно силен или ловок, чтобы перелезть через маму, а обойти вокруг головы и хвоста мы тоже не могли, потому что она лежала, уткнувшись в дальний угол логова.
Читать дальше