Владимир Азаров - Воспитатель

И мне пора.

Моя вторая Вера,
Ты же можешь не спешить.
Ещё варенье есть из Темиртау —
Другого лагеря, там был лес, ягоды, орехи, травы!
О Боже правый!
Он шутил:
«Как в доме отдыха…»

Гости встают,
К двери идут покинуть чаепития приют…
Ильинична уже держит дверную ручку:

Да, Люба!
Что хотела я ещё сказать… В очереди
За мной – сосед ваш, иноземец,
Он поволжский немец?

Кто?
Наш Пусенька – кинематографист?
Нет, Ильинична.
Он из Европы, как мы, ссыльный,
Работал на Ленфильме.

Из Ленинграда?

Да-да!

Можешь передать ему? Я очень рада!

И обе Веры:
Вовочка, прощай!

Я оборачиваюсь к ним с улыбкой…
Дверь закрывается… Клубы стужи…
Они уже снаружи…
Я бегом бегу к моему стулу!
Хватаю обеими руками, как он мне нужен!
Во рту держу подаренный Ильиничной синий
карандаш!

Опять около окна —
На земляном полу…
Ещё играет солнце —
Послеполуденное —
То есть, ещё не ушло!
И моё творчество
Пока две Веры пили чай
Мне в голову пришло —
Спешу запечатлеть
На венском стуле
Почти произошло!

Линия – горизонтальная, астральная
Нетривиальная и очень синяя —
Ильиничны отточенный подарок,
И волн геометрия – это река Нева.

Архитектура Ленинграда?
Так просто для меня – как дважды два:
В линейных вертикалях
Закодировать всех башен шпили!
Наш любимый Ленинград так плотно обступили!

Мой РЕАЛИЗМ…
Скорее АБСТРАКЦИОНИЗМ!

Знал два слова, но не знал,
Мой Воспитатель не сказал,
АБСТРАКЦИОНИЗМ – преступленье,
Ведь мне было всего четыре или пять…
И Чуковский знал это!

Пудиков пять-шесть
Больше ему не съесть —
Он ещё у меня маленький…
А потом…

Я помнил Ленинград… Фотографии семейного
альбома…

Мои каракули
И вертикальные
Отрезки линий
Были моей памяти итог, Воспитатель говорил
Я уже многое мог:
Ты знаешь, Любочка, у нашего
Владимира есть фантазия!

«Ку-ку, ку-ку, ку-ку»

Три раза, три часа… Я считаю,
Сколько раз кукушка прокукует.
Я дома, не у Воспитателя —
Он назван мамой «Пусенькой»…
Он в нашей келье…
Может быть первый раз? Не помню точно…
Он много говорит… Всё о себе!
Называет себя именем «Энея» – сражается за Трою!
Дядя Евгений я его назвал —
Мой Учитель рисования пастелью…
Мы как бы прикорнули около него —
Моя мать и её сын Владимир,
В этот вечер она пригласила к нам его…
На столе клеёнчатая клетчатая скатерть…
Наша лампочка без абажура
Отбрасывает на белёсые бугорчатые стены
Наши двигающиеся силуэты,
Символизирующие для меня кино!
Я заражён уже его кино-болезнью…
Спросить его?
Ты видишь
Эти живущие на стенах тени,
Дядя Евгений?
Пока стесняюсь…
Меня зовут к столу, они всё продолжают
Говорить, но понимаю:
Мы все томимся в ожидании чая.
Чайник уже клокочет, шипит, мы этого не
замечаем…
Они всё говорят и говорят!
Понять их бесконечные слова?
И как мама вникает в его непонятный говор?
И я пытаюсь хоть немного разобрать,
Слушая – понять, а мне так и не узнать,
О чём это кино,
Которое показывает мне лампочка давно —
Проекции наших теней на стенах…
Скука для меня! И быть недовольным не боюсь —
Показано смеюсь в общем ожидании чая…
Эй, Воспитатель! Мы друзья!
Но ты забыл меня
Вовлечь в ваше общение!
Учи меня хоть чуть понимать твоё произношение!

И, наконец,
Мать ставит на стол вскипевший чайник!
А мне наливает в кружку козье молоко,
Не нравится ей моя показная эйфория —
Укоризненно грозит мне пальцем!

Владимир, перестань!
Пей козье молоко. Оно полезно.
А потом спать.
Тепло. Накройся лёгким одеялом…

Банка казахского варенья из лесных ягод —
Спецугощенье Воспитателю.
Я беру хлеб, намазываю эту кислую сладость.
И сегодня у нас на столе сахар!
Такая сладкая невероятность —
Или большая радость
Исчезнувшего счастья – для особых
Маминых гостей!
Она же пьёт чай с сахарином…
Сахар – украшение стола!
Яркие куски, которые мой Воспитатель
Превратит в белый контраст его ярко-красочных
пастелей.