Нодар Хатиашвили - Дьюри, или Когда арба перевернется

– Везде проклятый Аттила поперёк моей жизни, – с ненавистью, процедил сквозь стиснутые зубы Дьюри. – Ну, погоди, я тебе отомщу… И на нашей улице будет праздник… – со злорадством добавил Дьюри и продолжил читать, пропуская «воду», в поисках самого главного ответа на вопрос, чья же всё-таки дочь Габи.

«…После родов некоторое время меня перестал занимать вопрос, чья дочь родилась, Аттилы или Дьюри. Гпавное, девочка, которую мы назвали Габриэллой, была на редкость красивой. Я днями и ночами молила Бога, чтобы она не менялась. Возможно, Бог услышал мои молитвы. Габи, подрастая, больше хорошела. Таких в роду Дьюри не было, и хотя родственников Аттилы я не знаю, мне казалось, что именно такими они должны были быть. Я часто смотрела на Габи и искала сходство с Аттилой. И хотя общее сходство было очевидным, отдельные черты при сопоставлении не имели нечего общего…»

– Ну, Аттила, – почти запел Дьюри, с трудом сдерживая радость от предоставленной возможности получить желанное, и, отбросив тетрадь, взял свидетельство о рождении Ицы и вышел из дому.

Сделав необходимое в похоронном бюро, он поспешил домой, чтобы закончить чтение дневника Ицы и узнать, почему Ица покончила жизнь самоубийством. Правда, она несколько раз пыталась это сделать, но как ему тогда казалось, она только пугала их, да и себя тоже. Ведь принимала-то она яд всегда в мизерном количестве. А в этот раз, она ошиблась или действительно перестала бояться смерти? И кто же теперь повинен в этом?

Когда он пришёл домой, Габи и Тыко сидели за столом, дожидаясь, когда Чилла нальёт им суп в тарелки. Яно, к счастью, спал. Не найдя на столе на привычном месте дневника, он спросил у Чиллы, которая нехотя сообщила ему, что она спрятала дневник от детей.

После обеда, когда он решил утешить детей в их горе, больше всех он ласкал Габи. Чилла, убирая со стола, позвала Габи помочь ей, но та притворилась, что ничего не слышит и всё больше ластилась к Дьюри. Когда Чилла начала мыть посуду, она вновь позвала Габи, но уже более раздражённо, но Габи, вместо того чтобы помогать Чилле, залезла к Дьюри на колени. Чилла увидела это и, подойдя к Габи, дернула её за косу так, что Габи взвизгнула от боли. Дьюри набросился на Чиллу, обозвав её бездушным существом и монстром. Чилла в слезах убежала к себе. Габи, довольная, тут же выскочила во двор с Тыко. За столом Дюьри остался один с грязной посудой. Всё произошло в одно мгновение. Он даже не успел никого окликнуть, остановить… И когда появилась Чилла с дневником Ицы и положила его перед ним на стол, он готов был просить у неё прощения, но не успел и рта раскрыть, как Чилла исчезла. Некоторое время он смотрел на дневник, вспоминая, что же он ещё хотел узнать, прежде чем начнёт читать всё подряд. Перелистав больше половины тетради, он начал читать:

«… Любовь всегда чудо. Поэтому, она необходима. Она уничтожает ложь, привычку, она озаряет светом повседневную жизнь, превращая в чудо. Разве не чудо? Идёшь по улице, проходят люди, такие тусклые, такие чужие… И вдруг навстречу тебе идёт один такой же чужой, как и все, и если вы случайно не встретитесь взглядом, останетесь такими же чужими, как и были, но стоит вам увидеть друг друга, и в одно мгновение ближе, роднее нет на земле человека.»

– Ну, конечно, – чудо, когда ради похоти ты можешь бросить детей… и побежать с первым встречным на край света… – еле сдерживая нарастающее раздражение, пробубнил Дьюри, он быстро просмотрел несколько листов и снова продолжил чтение:

«… Я живу, когда горят глаза партнёра. Когда осязаю, что он наэлектризован моим присутствием, это даёт мне ту энергию, без которой жизнь бесцветна…»

Дальше Дьюри не мог читать и снова перевернул несколько страниц, вздохнув глубже, продолжил:

«Раньше, когда у меня силы бывали на исходе, когда все валилось из рук, мне достаточно было выбежать на улицу, дождаться хоть одного мужчину, неважно какого, конечно, лучше красивого, увидеть, загораются глаза… и тогда я могла спокойно вернуться в свою дыру и влачить дальше своё существование. Когда впервые это произошло при Дьюри, он устремился за мной, наверное, думал, что я собираюсь убежать из дому. Ведь я так стремительно выбежала. Однако увидев, что я стою как вкопанная у калитки, он, чуть успокоившись, спросил меня:

– Тебе не хватает воздуха в доме?

– Да.

… Это его вполне удовлетворило, и он спокойно ушёл домой».

– И совсем я не был спокоен, но что я мог сделать, если я не мог выгнать тебя или сам уйти, Я был как птица в клетке, думал не только о себе, о твоих детях…