– Сколько в городе нормальных людей с хорошими человеческими лицами. Десятки, вернее сотни тысяч и между ними единицы, ухитряющиеся скрывать свои звериные рожи. Именно они отравляют жизнь, распространяя вирусы зависти, жадности и жестокости…
Размышления Алика прервал официант, поставивший на стол тарелку с омлетом и ароматную корзинку с хлебом. И почти одновременно опытный взгляд выхватил из потока пешеходов за окном человека, не успевшего отвести от него внимательных глаз, выражение которых не было случайным. Крепкий мужчина средних лет в сером, хорошо сидящем на спортивной фигуре костюме, стал на ходу поправлять галстук неловкими движениями.
Засунув под тарелку купюру, Алик неспеша вышел из кафе, свернув в том же направлении и быстро отыскал взглядом серую фигуру, приближающуюся к зданию прокуратуры.
Увидев через стекло, что в вестибюле уже не было никого, кроме охраны Алик вошёл почти сразу же за своим подопечным.
– Эх, жаль не успел! – весело произнёс он, глянув на белобрысого охранника, который тоже вопросительно на него уставился из под козырька форменной фуражки, явно великоватой для его маленькой головы.
– Адвокат мой зашёл только что, хотел вопрос ему задать. Да ладно, придется теперь подождать или в контору пойду… – Алек задумчиво посмотрел на часы.
– Ты, парень, путаешь что-то. Не адвокат он вовсе, а следователь. И не наш, а из московской прокуратуры. Так что, лучше тебе его не ждать. – захихикал неожиданно тонким голоском охранник.
– Неужели ошибся! Да… нужно очки одевать, хоть и не хочется. Ну, спасибо! Пойду в контору.
Алик махнул рукой и, продолжая бормотать что-то про зрение и про очки, вышел из прокуратуры. Набрав Костин номер и кратко сообщив другу о московском госте, он не спеша вернулся в кафе, где не успевший совсем остыть омлет ещё ждал его.
После завтрака Алик созвонился со своими единомышленниками и назначил встречу в шахматном клубе, где была их запасная штаб-квартира, как шутил Сергей, – психолог и его ближайший соратник. Время в распоряжении Алика было более часа и в голове мелькнула мысль о том, что часа за полтора можно было бы успеть смотаться к своим. Сердце в очередной раз сжалось, затянув в сознание капли почти панического страха. Справившись с недопустимым сейчас состоянием, Алик подумал о том, что хоть ему и приходилось не раз бояться, такого прежде не было. Впрочем, элитный в прошлом боец ответ знал прекрасно, как и то, что к жене и детям, которых спрятал старый и надежный друг адыг, ехать нельзя.
В шахматном клубе собрался весь актив. Во дворе, в тени старой шелковицы, был уже накрыт массивный, видавший немало банкетов деревянный стол, за которым расположились озабоченные мужчины и женщины, различавшиеся не только по возрасту и профессии, но также по социальному статусу и материальному благополучию. Всё это было прекрасно известно Алику, но никак не сказывалось на поведении и психологическом состоянии сидевших за столом. Все, и мужчины и женщины, были встревожены и ждали от лидера, пришедшего, как обычно, строго в назначенное время, каких-то объяснений происходящего. Отметив про себя, что все собрались заранее, он с благодарностью посмотрел на тревожные лица и произнес заготовленные слова, которые, конечно, не могли никого удовлетворить.
– Друзья! Ситуация, в которой мы оказались и которая развивается пока совсем не по нашему сценарию, требует от всех осторожности и терпения. Неизвестно кто и почему стоит за теми агрессивными действиями, которые направлены против нас, но сила эта более чем серьёзна. Впрочем, я уверен, что мы сумеем с ней справиться и позиции свои отстоим.
Работа над культурно-образовательным проектом близится к завершению, и её не следует прекращать. Публичные же мероприятия, особенно с участием детей, я предлагаю пока не проводить, во избежание провокаций. Вот, к сожалению, и всё, что я могу вам сейчас сказать. Если кто-то решит отойти на время от проекта, считаю, это тоже будет вполне оправдано. Естественно, как только ситуация прояснится или просто у меня появятся важные сведения, я вас сразу проинформирую. От вас я тоже жду сообщений и надеюсь, что они будут уже не такими печальными.
– Боже мой! Кому могло помешать наше желание делать добро? Что можно отнять у нас, кроме… детей?
Огромные черные глаза общей любимицы Бэллы смотрели обычно на мир ласково и доверчиво, и лишь иногда, как сейчас, в их бездонной глубине появлялось какая-то мрачная и суровая сила, заставлявшая даже сильных мужчин смущенно отводить взгляд. Молодой историк, посвятившая ещё немногие годы своей взрослой жизни изучению традиций в области воспитания малышей в семьях адыгов, Бэлла в последнее время серьёзно увлеклась психологией развития и никак не могла понять, как могут люди, посвятившие себя детям, вызывать у кого-то иные чувства, кроме благодарности.
Читать дальше