Лена Барски - Сто дверей

Я всегда, когда говорю об устрицах, говорю много лишнего. Продавщица прищёлкнула языком и стрельнула глазом – движение, понятное только узким специалистам, – и не говоря ни слова, быстренько запаковала мне устрицы в пластиковую коробку. Плюс две оставшиеся исключительно бесплатно и в подарок. Кто вообще в этом мире покупает две оставшиеся устрицы?

Я по-прежнему каждый день ходила в супермаркет мимо рыбного отдела. Устриц там и в помине не было. Время текло медленно и неприметно. И устрицы, которые я когда-то видела под стеклом рыбного отдела, стали превращаться в странный, навеянный болезненными фантазиями сон. Когда вдруг – бинго! На том же самом месте, что и в прошлый раз, в аккуратной мисочке, а может быть, в тарелочке, а может быть, с голубой каёмочкой, а может быть, просто в корзинке, любовно сплетённой собственными руками из речного тростника (шутка), лежали устрицы.

Перед ними большими буквами и от руки было написано: «Французские». У нас появились французские устрицы! Из Аркашона! И я точно знала – для меня. Рядом с устрицами возвышалась та самая продавщица с квадратным телом. На лице её расплылась довольная улыбка из серии «люблю делать людям добро». Все продавщицы возвышаются и обладают квадратным телом. Особенно, если они любят делать людям добро. С аккуратностью хирурга, двадцать четыре штуки – в расчёте на две порции, сегодня и завтра. Французские устрицы. Исключительно для меня. Наверное, всё-таки я её детей учила. А не мучила. Кто знает.

Вот так и думаешь. Все меня тут знают. И все имеют своё мнение. Иногда ты сталкиваешься с плохим мнением. И тогда оно напоминает дом, обнесённый высоким забором. А иногда с хорошим. И тогда ты вдруг оказываешься на празднике жизни, в раю земном. И то, и другое абсолютно иррационально.

И перед лицом этой иррациональности хочется развести руками и спросить: «Чем заслужила я всё это счастье?»

И смотреть, как этот вопрос проглотит океанская чернота. Он блеснёт, как отполированный кусок металла, и опустится на самое дно. Со временем застынет и засолонится. Медленно и тихо превратится в окаменевшую бородавку на задубленной поверхности устрицы с лилово-синюшными разводами.

И когда-нибудь эта устрица по ошибке попадёт в нашу богом забытую деревню. И все начнётся с самого начала.

Не знаю, как у вас, а у меня самые любимые домашние тапочки фирмы «Биркеншток». Да, те самые немецкие «Биркеншток», которые вызывают неконтролируемый ужас у всех французов. Кстати, «Биркеншток» – один из признаков, по которому сразу видно настоящего немца.

Представьте себе, например, немецкого шпиона. Его забросили в тыл врага, прямо в российскую глубинку. Он заселяется в какую-нибудь убитую избушку, открывает чемодан, достаёт оттуда аккуратно сложенную шинель образца 1945 года, брюки защитного цвета с отутюженными стрелочками, голубые кальсоны цвета «поздравляю, у вас мальчик» с кармашком для свободного входа и выхода и – домашние тапки «Биркеншток», крепкие такие, солидные, настоящая вещь, из толстой кожи дикой свиньи, собственноручно забитой на охоте в баварских прериях и выдубленной под жёстким солнцем пустыни.

Закрытый носок с анатомической стелькой, создающей ощущение, что под вами песок, комфорт для дома и за его пределами, качество, которое всегда с тобой, идеальная посадка для здоровой походки и для прямой осанки, жемчужина ортопедической мысли, поддержка пальцев ног, углубление в области пятки, внутренний рельеф. Ну и сразу понятно, что никакой он не русский. С домашними тапками «Биркеншток». А простой немецкий парень. Да к тому же шпион. Со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Да, кстати, впервые я увидела «Биркеншток» в поезде, ехавшем в направлении Киев—Берлин. Стояло жаркое лето 2004 года. Я ехала к себе на свадьбу, которая должна была состояться третьего июля точно по расписанию. Там меня уже ждали. В купе со мной ехал молодой немец. По его бесприютному и беспризорному виду я решила, что он студент. Точнее, придурок.

Из одежды на нём были шорты и шерстяные носки в стиле «привет от бабушки из далёкой Сибири». И поверх носков – домашние тапочки «Биркеншток» из ценной необработанной кожи. Мы уже четыре часа стояли на границе с Польшей. Поезд наш мучительно долго и основательно переводили на другие рельсы, как будто вставляли ему искусственную челюсть.

Все туалеты были закрыты. Перед туалетами стояла грудью проводница и недрогнувшим голосом с металлической, как звон наручников, ноткой повторяла: «Санитарная зона». Воздух в купе так нагрелся и сгустился, что по нему можно было ходить. Я смотрела на студента в шортах и думала: «Придурок, сними носки. Прошу тебя. Ну, сними. А то я за себя не отвечаю». Но придурок носки так и не снял. Поезд вздрогнул, крякнул, как после стопочки на посошок, и покатился дальше. В Европу. Так произошло моё первое знакомство с домашними тапочками «Биркеншток».