Полина Акулова - Капсула Шумлянского

Альберт вышел из парка и всё-таки позвонил.

«Лиза!» – розовощекая мама, смеясь, крикнула колобку в бирюзовом комбинезоне, стремительно прошуршавшему мимо Альберта.

Альберт сдержать улыбку не смог. В трубку шепнул: «Жди! Я иду!» и воспарил над вечерним городом, теряя чеки и фантики из карманов блаженно распахнутого пальто. Приземлился на третьей скорости, по ступенькам влетел, практически не касаясь, а дальше усеял одеждой маленький коридор. Пробился, втиснулся и прошептал «люблю» в сомкнутые ресницы.

Ресницы затрепетали.

Лиза сжалась вокруг него, вобрала, обхватила и вывернулась наружу, снежно-синей лазурью плеснула и гаснущей в небе искрой. Завернули, заправили плотный кокон из пуха, подоткнули со всех сторон и ушли в тепло.

Вдох причинил нестерпимую боль, глаза открылись с усилием. Люди огромного роста склонились к Лизиному лицу. Их взгляд демонстрировал страх, сомнение и тревогу, как будто Лизина жизнь почти подошла к концу.

– Что вы со мной сделаете? – попыталась вскричать Лиза, но осознала, что в горле клокочет желе. Звякнул металл – чуждо, коротко, жутко. Лиза колени прижала к себе, схватила крест-накрест себя за локти. Огромные люди в ответ обернули её чем-то вроде смирительного халата приятно-мягкого.

– Перестаньте! Опять? Вы кто? Прекратите! Отстаньте! – заплакала Лиза, уставшая от событий – Альберт! Где Альберт? – Слова выходили плохо, речь казалась тугой и невразумительной.

– Альтик! – крикнула, что было сил. Сквозь густую слюну в ее горле проклюнулся чистый звук, и большие фигуры зацокали и отошли. Отступила тревога в ответ на громкое Лизино «А-а-а-а!».

Свет мелькнул над глазами, тесно прижало лицом к чему-то теплому. Лиза закопошилась, стараясь освободиться, и ртом широко открытым за что-то мокрое зацепила.

Губы сразу же онемели. Сквозь первую сладость раскрылось солоноватое, горечь, кислое, снова сладость – Лиза, больше не думая, стала пить. С каждым глотком сведенные мышцы тела безудержно расслаблялись и унимались болезненные подергивания лица.

Покой пропитал Лизу. Лиза легко уснула, и во сне забыла стремительно, кем она прежде была.

Прошло три года. Альберт стал петь имя Лизы намного реже. Всё чаще молчал в ответ на ее звонки. Голос её утратил песцовый подшерсток нежный и лез желтизной чего-то, похожего на лису.

Альберт устал. Он был нежно привязан к Лизе, однако её лицо больше не призывало: «Пли!». Солдаты Большой Любви сдали победное знамя на гимнастёрки, простынки и носовые платки. Грозная пушка дремала в долине тайной, где перед этим азартно вела бои.

Альберт, как раз на углу Чайковского стоя, держал телефон возле уха и озабоченно хмурил лицо, когда поймал в отраженьях витрины простое чудо – движение красного платья сквозь летний зной. «Да, Лиза, конечно да! Отдыхай, я приду не скоро!» – торопясь и радуясь, выключил телефон. Замер, глядя через плечо. Догнал это платье и получил в ладонь тепленький локоток, запутался в красном подоле своим коленом. Ольга, вы меня помните? Да, Шумлянский Альберт. Было: картинная галерея… Именно! Да ну что вы! Тоже о вас вспоминал, буквально вчера…

Дальнейшее помнилось смутно. Лиза боролась отчаянно. В жажде освободиться вывихнула плечо и поплыла по волнам нестерпимых судорог к фазам короткого забытья. Страшная сила толкала, мяла, влекла. Ввинчивала макушку в отверстие узкое неприятно, как амбразура в каменной кладке. Истерзанным комом кожи и слабых костей тело ползло в неизвестность, не чувствуя сил шевельнуться, но чувствуя страх.

Ужас достиг апогея! В макушке тихонько щелкнуло.

Повинуясь давлению, Лиза, став неожиданно тонкой, выскользнула куда-то, как взбитые сливки из кухонного шприца.

Альберт погладил взглядом всплески безбожно красного, и не спеша завернул за угол. Нырнул в гулкое Питерское парадное, огляделся, добыл ключи из секретного углубления под дверями. Первое, что увидел, войдя домой —Лизины маленькие сандалии, косолапо составленные под вешалкой. Второе – Лиза, похоже, сидела без света – было совсем темно. Виновато-бодро туфли свои разбросал , выпростался из рукавов, бросил куда-то пиджак. Потирая руки прошлепал по коридору. Скрипнул дверью – Лиза! Ты спишь? (хорошо, если так)

Просунулся в темную щель и шагнул к кровати.

В сумраке комнаты мебель похожа на каменные массивы. Врываясь в окно, свет фонаря тратит силы на освещение рисунка паркета, чашки вчерашнего чая и скомканного носка. И, неловко взбираясь на край кровати, гладит колено и кисть руки, выступающие из одеяла. Пальчики – просто прелестны на фоне шелковой простыни.