Юна Летц - Там, где растет синий

На больших атмосферных участках, там, где воздух плотный и громкий, как обожжённое стекло, там, где вода-мудрец вступает в переговоры с носителями ушей, там, где раскураженное пространство, дель (цитоплазменные образования) и никакой явности, там носились по дорогам деловитые броны. Носились, или стояли, или всё вместе – про бронов не поймёшь сразу, что они такое и можно ли это двумя глазами воспринимать или всех органов чувств мало. Хотя вели они себя прилично в основе: не воевали с демонами, не слепляли новых планет, не вползали в животных через ноздри, но тоже могли под настроение и куролес вымышлить, и гомон развести.

Утром плавали на лодках, вечером спали или бродили, а днём они то ли копали, то ли вошкались, что-то теребили, где-то примеривали, в общем, умели себя ничем не занять.

Со стороны казалось, что это всё сущая безделица – их жизнь, правда, если понаблюдать за ними подробно, если присмотреться, можно было увидеть, как они вечно напряжены, как будто тянут что-то извне. Хотя руки у них были свободны, но на лицах явное отображалось усилие. Усилие это не портило им настроения, никак их не расстраивало и не удручало, но даже заметно было, что в этом усилии содержится какое-то ясное начало, что ли, – зарождение восторга.

Это место, где жили броны, называлось Паредем, и до него добраться просто так нельзя было, случайно заблудиться и приехать сюда – этого бы не получилось у вас. Паредем должна была позвать к себе, в себя, и только тогда возможным становилось ваше совмещение – брона (или постчеловека) и пространства этого, организованного невиданным способом.

Клочок этот, то ли остров, то ли страна, но всё же, скорее, остров-клочок, выглядел немного затуманенным, там такой стоял цветной воздух, а всё потому, что на этом клочке жизни были целые заросли индиго, и эта энергия синего заполняла всё вокруг, придавала реальности томление и взвешенность. Броны считали, что синий – цвет момента, короткая волна, поэзия высоких энергий, как космические потоки или ядерные реакции (гамма-лучи), это цвет, который надо было уметь видеть, и это знак ещё (тот, кто научится видеть синий, умеет жить настоящим). Это объяснялось так вот: в природе нет старого синего, даже астероиды меняют свой цвет по мере старения – из синего в красный. Всё, что кажется старым, есть молодое в своей системе жизни, а жизнь – это электромагнитное излучение для других объектов, то есть тот же цвет.

Броны жили в основном в маленьких аккуратных домиках, которые были в прямом смысле выращены. Дом состоял из лощёных трубочек, в каждой из которых угадывалось гладкое молодое дерево особого вида. Трубочки утолщались книзу, и там были корни (на разных уровнях), то есть дом рос вместе с его составляющими. И ни одно деревце не имело права вымереть там, ни один корень не имел права загнить, вот и стояли они так, сцепленные друг с другом идентичным порывом (идеей созидания).

Иногда встречались двухэтажные дома. Если на первом этаже у некоторых какие-то занавески на дверях обитали, полотнища, ваферсы, то верхний этаж был почти открытым, и только верхушки деревьев могли украшать его своими курсорами. На втором этаже обычно располагалась кровать, то есть второй этаж и был кроватью, но спали тут по особым ночам, когда хотелось небесные сигналы читать глазом, ухом слушая, как цикады голосят, трещат капланами потки и маленькие ненадоедливые скрижали скрижат то тут то там по пространствам – пишутся сами собой или кем-то тоже.

Второй этаж назывался чердачок, это было что-то вроде мыслительной комнаты. Когда брону хотелось помыслить углублённо, довести до исхода группу идей или в поток единородный вывести, он мог запереться на чердачке и не выходил оттуда, пока на него не снизойдёт. И поэтому иногда броны здоровались вот так:

– Снизошло?

– Снизошло, спасибо. И вам самого снизошедшего.

Как только рождался ребёнок тут, ему сразу же сажали дом. Сначала родители следили, чтобы всё правильно прижилось в земле, но потом будущий хозяин сам выбирал форму, связывал ветки и сооружал перегородку между этажами – входил в контакт с будущим домом, ведь им предстояло теперь вместе жить, друг в друге, и стоило вырастить с пенатами доверительные отношения. Дома получались самой разной формы, какие-то были куполообразные, какие-то квадратные более, иные были похожи на тпляпу, другие вообще извернулись спиралью, и почти всегда, взглянув на дом, вы могли угадать сущность его владельца.