Игорь Михайлов - «Вторник». №3, апрель 2020. Толстый, зависимый от дня недели и погоды литературно-художественный журнал

– Тьфу ты, черт возьми, – опомнившись, выругался он, потом сразу перекрестился и плюнул через левое плечо.

– Что случилось? – спросила так же протяжно, как и всегда Катенька.

– Под цыганскими воротами, не заметив, пробежал, да еще и чертыхнулся. Нельзя под такими деревьями ходить, треугольные ворота в ад ведут. Вот я дурак, ей-Богу! Да тут и осина к тому же, на ней же Иуда повесился…

– А я вот возьму и пройду, – весело воскликнула Катенька и прыгнула под сосну. – И еще раз пройду! – и пробежала обратно. – И ещё! и ещё! и ещё, и ещё… – никак не могла угомониться она к Прошкиному изумлению.

– Ты… ты, ты что… творишь? – только и мог вымолвить он.

– Что хочу, то и творю, – внезапно остановившись, произнесла Катенька и направилась к нему. – А ты что творишь? Думаешь, я не знаю, что у тебя на уме? Думаешь, я не знаю, зачем ты за мной увязался? Провожать меня, ночью, по тёмному лесу? Думаешь, я дурочка деревенская?

– Я… у меня и в уме такого не было… – продолжал мямлить Прошка.

– Ну что ж, я и не против, – и тут Катенька скинула сарафан, отстегнула понёву и протянула руки к Прошке. Её серебряные от лунного света волосы падали на малахитовые плечи, еле заметные ключицы спускались от белокаменной шеи к полукружью грудей. В ямочке между грудями сидела, растопырив лапы, раздувшаяся бурая жаба, от которой, потянувшийся было Прошка тут же шарахнулся. Подняв взор, испуганный парень увидел, что в глазах у Катеньки сверкал рубиновый отблеск, как будто в глубине был спрятан крохотный уголёк.

Закричав, Прошка бросился стремглав бежать к мигавшим вдали огням, через валежник, через выворотни, через царапавший его лицо сухостой. Сзади он ничего не слышал, только тихий свист ветерка и скрип деревьев, треск веток и шорох листьев да хвои под ногами. Наконец, он выбежал на поляну и увидел вдали в свете луны избу, без единой свечи, но всё же. Оглянувшись, он не разглядел среди веток ничего, кроме темневших пней и каких-то неясных, колышущихся фигур. Он ломанулся к избе, решив постучать, но вдруг очнулся и понял – он вновь на хуторе Поликарпа. Значит, он сделал здоровый круг по лесу, побежав от этой… Даже не хочется думать! Впрочем, ему было не до рассуждений – он взобрался на крыльцо, ударил по двери – та открылась сама. В доме было темно, не было слышно не звука. Ему это показалось странным, даже подозрительным – ведь должно быть слышно хоть кого-то, мычанье скота или храп чей-то, поэтому Прошка и огляделся. На хутор Поликарпа похоже не было – там, где был колодец, возвышался гнилой пень, покосившийся хлев пророс кустами, прогнившее насквозь крыльцо покрыто грибами, вместо погреба высился холм, поросший полынью, всё освещал настырный и неверный свет луны.

– Меня поджидаешь? – прошептал кто-то сзади. Прошка обернулся, его повалила наземь уже совсем незнакомая Катенька. Он попытался отбиться, но дышать ему становилось всё труднее, вскоре он не мог даже двигаться. Даже ничего перед собой не видя, кроме непроглядной темноты, он продолжал пытаться двигать руками и ногами, но у него все меньше это получалось. Он будто бы погружался в тягучий и душный, липнущий к телу туман…

Вскоре, духота начала отступать, он смог скинуть с себя непосильный груз и, наконец, приподняться на локтях. Он обнаружил себя не на крыльце, а на печи, в своем доме. Было действительно душно, в ногах лежала сброшенная овчина, которая ему видимо и мешала спать. Прошка слез с печи и вышел из избы, чтобы подышать и умыться. Было раннее утро, тьма лишь чуточку подсвечивалась восходящим солнцем. За дверью было прохладно, лёгкий ветерок трепал наконечники елей. Вслед за Прошкой, из-за двери выглянула его мать:

– Чего не спишь-то?

Прошка нехотя ответил:

– Сон неприятный приснился, вот и всё. Матушка, а мы вчера с батюшкой к Поликарпу ездили?

– Как же, ездили, много чего накупили. Ты что, забыл?

– А вернулся я вчера с ним? – продолжал спрашивать Прошка.

– Нет, один ты вернулся. Поздно очень пришел и спать сразу лёг, ни говоря не слова. А сон и мне неприятный приснился, видать, ненастье сегодня какое-нибудь будет, – Прошкина матушка даже вышла на крыльцо и затворила за собой дверь, приготовившись к рассказу, – Приснилось мне, что стою я в притворе, в храме, на праздник кой-то, и стою, значит, рядом с кануном. А на мне шаль кая-то, старая-престарая, серая, дырявая. Ко мне, значит, матушка Анна подходит и говорит: «Шаль-то у тебя, покойницкая». Я, значит, голову повернула, смотрю – действительно, страшная шаль, покойницкая. Пытаюсь ее сбросить, смахиваю, а она все ко мне пристает, отлипать не хочет. Я её сдираю-сдираю, а она краем на канун упала и зажглась. Ну, тут я и проснулась. Интересно, к чему сон этот? Неужто помру я? Надо будет к Акулине сходить, пусть она мой сон этот разгадает.