Игорь Силантьев: Напишите Тянитолкаеву письмо

И все это было покрыто толстым слоем пыли.

– Ага! – обрадовался один человек. – Вот на столе и наведу, наконец, порядок!

И один человек принялся энергично разбирать завалы и сдувать с вещей пыль.

– Все это надо выбросить! – восклицал он, перекладывая кучу. – Пусть будет пусто, пусть будет чисто, пусть будет по-новому!

Однако по мере разборов один человек все крепче задумывался и замедлялся.

– Эти справки мне могут понадобиться. И квитанции не стоит выбрасывать, вдруг их нужно будет предъявить. Куда? Да мало ли куда! – и один человек сложил бумажки обратно.

– Эту книгу я обязательно дочитаю. Завтра! – и один человек сунул ее в дальний угол стола.

– Карандаши нужно починить. А для ручек я куплю новые стержни в канцелярском магазине!

– Скрепки обязательно пригодятся, когда мне нужно будет куда-нибудь предъявлять квитанции и справки! – и один человек бережно сложил скрепки кучкой.

– Нож не складывается, но все равно режет! – заключил он. – Возьму его с собой в поездку! – Впрочем, один человек давно никуда не ездил.

Так он перебрал все вещи на столе, а потом с удивлением обнаружил, что не только ничего не выбросил, но и порядок расположения, вернее, беспорядок вещей на столе оставил совершенно прежним.

– Что же это? Я ничего не убрал и не выбросил и вернулся к тому же, что было? – удивился один человек.

– Почему я ничего не смог выкинуть? – спросил он себя.

А потом его осенило:

– Неужели вся эта куча на столе и есть я сам? Тот, который на самом деле, а не придуманный в моей голове? – спросил себя один человек. – И я потому ничего не выбросил из этого хлама, что побоялся выбросить самого себя?

Но одному человеку никто не ответил на его вопросы.

– Ну хорошо, ну хотя бы пыль убрал! – успокоил он себя. Однако пыль, разлетевшаяся по комнате, снова равномерным слоем легла на стол и на все предметы.

Один человек вспылил, ударил кулаком по столу, так что не пишущие ручки и сломанные карандаши подпрыгнули, вскочил и направился на кухню, а по пути пнул выстроенные в ряд ботинки, а на кухне, увидев на столе вилку, в сердцах забросил ее снова за электрическую плиту.

В телевизоре красивые женщины пели веселые песни, а солидные мужчины наливали шампанское и радостно говорили поздравления.

Одному человеку стало невыразимо обидно. Он сидел на стуле перед телевизором и обижался на все – на самого себя, на свой дом и беспорядок в нем, на чужое веселье праздничного вечера и на новый год, который уже почти пришел.

Но потом какая-то быстрая и легкая мысль, а может быть, чувство пронеслось в нем. Он снова полез за плитку и вытащил вилку, и снова ополоснул ее, и так с вилкой в руке снова уселся перед телевизором.

Пробили куранты и наступил новый год.

Пришел я домой, а мне плохо. Потому что сквозняки. Я форточки закрыл. Потом щели заткнул и всякие дыры. Под дверями, под подоконниками. И под плинтусами тоже. А оно все равно сквозит. Ну я в себя заглянул, а там… О чем ни вспомнишь, отовсюду и сквозит. То сожалением, то потерей. Моей, не моей. И если стану я рассказывать обо всем, то померкнет свет Божий.

И поймал себя на мысли, что жалею уже всякое животное существо. Про собак и говорить нечего. Но вот недавно спас от полуденного солнца семейку дождевых червей. Они по полному неведению своему выползают при обильных дождях из почвы. Все это видели. А потом высыхают и гибнут, превращаясь в грязные отметины на асфальте.

Вот как дурак собирал их и обратно под травинки укладывал.

Но как приду домой, так снова сквозняки.

Один человек шел по улице и горестно говорил сам себе:

– У меня все не так! И тут не так и там не так. И везде не так и всегда не так! Не так!

И вдруг встретил какую-то старушонку-бабульку, а та ему молвит:

– Возьми, родимый, чернильницу, – и протягивает ему школьную чернильницу-непроливайку, ровно такую, с какой один человек когда-то давно ходил в первый класс. – Бери ее и намажься чернилами и вся пройдет твоя тоска.

Один человек разинул рот и взял чернильницу и полез в нее пальцем, а залезть не может, потому что палец вырос и толстый. А потом потряс чернильницей на ладонь, а она не проливает чернил, потому что непроливайка.

– Да как же я намажусь-то? – спросил он старушку.

А та посмотрела на него и вздохнула и дальше пошла. И чем-то напомнила ему первую учительницу, ту, которая в первом классе была, когда-то давно.