Евгений Пышкин - Путь в Никуда. Кровь короля

– Да и зачем? Никто не был посвящен в планы. Глоз? Ему сказали от сих мест и до сих мест: идти на соединение с королевским войском. Отец Эприн? Вряд ли. Круга Двуликого вообще военные маневры не касаются.

– Это был вражеский лазутчик, – подвел итог маршал. – На этом все, господа адъютанты. Вызвать ко мне командира Глоза.

Эприн чуть замешкался перед воротами, поправил на плече походную сумку, проговаривая про себя все то, что будет говорить старшему посреднику. А расскажет ему он все, кроме того эпизода, где Барр жаловался на бессмысленность войны. Зачем солдату жизнь портить? Да и не относилась кроткая беседа у костра к нападению разбойника. Хотя какой там разбойник? Впору поверить в существование призраков, но ломать мировоззрение? Заставлять себя менять взгляд на жизнь? Эприну всегда казалось странным быть в круге Двуликого, в сердцевине тайны и волшебства и в тоже время отрицать существование призраков, сущностей и сказочных животных, что рисует воображение. Он ни разу не видел призраков, оттого и не верил.

Эприн постучал.

И все ж неестественным казалось верить в Двуликого – в божество, которое довлеет над жизнью людей, – и одновременно не верить в духов. Ведь все едино, все живет в этом мире. И, если есть Двуликий, почему бы не быть иным сущностям?

Деревянные ворота с жалобным скрипом приоткрылись, и в проеме показался юноша.

– Мое почтение господину посреднику. – Юноша поклонился.

Святой отец ненадолго увидел коротко остриженную голову. «Послушник, – понял Эприн, – вот только имени его я не помню».

– Отец Эрх у себя?

– Да, святой отец, у себя. – И юноша открыл шире ворота, впуская Эприна.

Эприн осмотрелся.

«Когда я последний раз был здесь?»

Последний раз, верно, месяц назад и за месяц ничего не изменилось. Это то постоянство, которое всегда в радость, и которое успокаивало. Ему показалось, что проходя эти ворота, он начнет дышать свободнее и спокойнее. Да, свобода – это спокойствие, это уверенность. Или, действительно, воздух здесь иной?

Эприн бросил взгляд на юношу. Тот, не обращая внимания на посредника, занялся своей работой: взял деревянные вилы и продолжил раскидывать свежую солому. Мягкая подстилка шуршала под ногами и пахла прелью.

Святой отец пересек двор и по крутой лестнице поднялся в коридор и далее очутился в покоях старшего посредника. Тот уже встречал его, сидя в кресле.

– Ну, проходи, проходи. Я тебя давно жду, отец Эприн. Услышал, петли скрипнули – ты, значит, появился. Кто ж еще. Как чувствовал, что ты придешь сегодня, даже на прогулку не выходил.

Эрх, перебирая в левой руке четки, сверлил взглядом Эприна. Эприн понял, что спустя месяц, изменилось-таки многое. Старший посредник постарел на целый год. Немощь все больше и больше завладевала телом Эрха. Кожа стала подобно старому пергаменту, сухой и сморщенной. Только глаза живые и смотрели с любопытством и в самой их глубине, если приглядеться, можно рассмотреть многие годы, канувшие в неизвестное, называемое прошлым. Эприну ненадолго пришло сравнение, что перед ним два огонька, которые вопреки всему светят и преодолевают время. Эприн не был обременен тесными узами со старшим посредником, но человек, готовящийся сделать шаг в иной мир, вызвал у него неясное уважение и даже душевный трепет.

– Я слушаю. Что молчишь? – И Эприн рассказал все, как и решил заранее.

Старший посредник погрузился в задумчивость. Взгляд его на мгновение потух, а затем вспыхнул озаренный мыслью. – Помоги мне подняться.

Эприн взял под локоть Эрха и подвел его к окну. У сводчатого окна стояла высокая лавка, грубо сколоченная и потемневшая от времени. На подоконнике лежали принадлежности для письма. Эрх сел на лавку и, намотав на исхудавшее запястье четки и посмотрев отрешенно в окно, произнес:

– Когда я хожу, легче думается.

Эприн заметил, что зрачки старшего посредника двигаются. Он за кем-то наблюдал из окна. Наверно, за послушником.

– Святой отец, – неожиданно громко проговорил Эрх, переведя взгляд на собеседника. – Ты слышал о ламиях?

– Я читал о них, ваше старейшинство. Но я не верю в их существование.

– Надеюсь, ты все мне рассказал?

– Да. И я понимаю, на что вы намекаете. Обычно, так писалось в легендах о ламиях, после их нападений никто не выживал. Они дочиста высасывали жизнь из жертвы. Но Барр жив, и, даже я бы сказал, бодр.

– Бодр… – прошептал с ноткой упрека Эрх и вновь посмотрел во двор. Упоминание о бодрости его задело. Он тоже хотел быть бодрым, хотел быть молодым, а не еле передвигать ногами по дому и, гуляя, не уходить дальше, чем границы земель храма Двуликого. Да и к чему все тайны Двуликого? И что они? Да и стоят ли они мимолетной молодости?