Олег Жилкин - День независимости

Моя мама была молодой женщиной с яркой внешностью и сильным темпераментом, и в ее жизни было достаточно много приключений, если судить по тем мужчинам, которые время от времени появлялись в нашем доме.

С одним из них – евреем по национальности, мама собиралась связать свою жизнь. Мужчина работал экономистом на каком-то небольшом заводике. В его управлении был автомобиль Москвич-комби. Однажды мы поехали с Фогелем в совхоз и полностью забили арбузами кузов его «Москвича». Эти арбузы мы спустили в подвал, я мечтал о том, что арбузы сохранятся до Нового года, но арбузы закончились раньше.

У Фогеля был родной брат, который получил восемь лет за финансовые махинации. Меня настораживало то, что в семье человека, с которым мама планировала связать свое будущее, такие традиции, но речь шла о довольно серьезных масштабах хищения, и даже у взрослых я улавливал нотки затаенного уважения, когда они по какому-либо поводу упоминали этот случай.

Фогель был среднего роста крепким ухватистым мужчиной. Симпатии он у меня не вызвал, но мама была довольна случившимися переменами в жизни, которые, на ее взгляд, вели к будущему благополучию и процветанию нашей семьи. Так у нас в доме появилась газовая плита. До сих пор мы все готовили на печи. Фогель купил маме модные короткие сапожки, которые очень ей шли. Вместе с мамой они завели гусей, а на лето, чтобы я не мешал им, переехали в небольшую времянку с печкой, купленную за двадцать пять рублей неподалеку.

Однажды ночью ко мне стал ломиться незнакомый пьяный мужчина, агрессивно вызывающий мать на разговор. Я сидел за закрытой изнутри дверью и пытался его убедить, что матери нет дома, я один и дверь ему не открою. Мужчина уходил, затем возвращался вновь, и с возрастающей час от часу яростью рвал на себя дверь, рискую сорвать крючок с двери и ворваться в дом. Я не узнал за пьяными свирепыми интонациями голоса тихого невзрачного мужа той самой женщины, которая некогда была любовницей моего отца. Гнев мужчины был вызван каким-то замечанием в отношении его жены, которое моя мать отпустила в ее адрес при соседях. Что это было за замечание, нетрудно догадаться. Жизнь тихих мужчин зачастую исполнена драматизма, который в нее вносят их красивые блудливые жены.

Их страха я взял в руки балалайку и принялся долбить в стену соседям, надеясь шумом привлечь их внимание. За стеной жила пожилая испитая санитарка, немка по происхождению, с дочерью моего возраста. Муж женщины безвылазно сидел в тюрьме и появлялся дома всего на несколько дней раз в пять лет. Женщина страдала алкоголизмом, но была очень добра. По причине своего регулярного пьянства, она иногда ночевала в больнице, и соседи часто забирали ее дочь к себе на ночь. По всей видимости, так было и на этот раз, но я в отчаянии продолжал колотить в стену балалайкой, пока инструмент не разлетелся на куски. Тогда я взял в руки топор и продолжал обухом сотрясать глинобитную стену, проделав в ней, в конце концов, изрядную вмятину. Под утро мужчина успокоился и ушел. Я ненадолго забылся сном с топором в обнимку.

Я довольно равнодушно воспринимал появление чужого мужчины в семье, тем более, что моего согласия никто не спрашивал. Спрашивали с меня. Мне следовало хорошо учиться, помогать по хозяйству и не смотреть днем телевизор. Для контроля Фогель набрасывал на приемник гипюровую занавеску и по ней мог с уверенностью определить включал я телевизор или нет. Я игнорировал запрет и включал телевизор даже в дневные часы, когда на экране демонстрировалась всего лишь сетка вещания – других развлечений у меня не было, я скучал в одиночестве, возвращаясь после школы домой. Фогель стал прятать предохранители от телевизора, но я научился их находить и вставлять. В общем, это была бескомпромиссная схватка двух интеллектов, в которой проиграл все-таки более опытный и взрослый человек. Как-то у них произошла ссора, и мама ушла из дома ночевать в квартиру к своей подруге. Фогель попытался ее вернуть, но мама устроила скандал и он решил не рисковать своей и без того подмоченной семейной репутацией. Фогель пригрозил забрать газовую плиту. Мама заколебалась, но я попросил ее не уступать:

– Пусть забирает плиту и уходит! – сказал я ей, и она неожиданно послушалась совета одиннадцатилетнего подростка.

Фогель загрузил плиту в автомобиль, выкурил на прощание сигарету – чего за ним прежде не водилось – завел мотор и уехал. Больше я его не видел.

Блюда еврейской кухни, шпигование гусей, ограничения на просмотр телевизора ушли в прошлое. Целый пласт незнакомой для меня культуры оказался непознанным, хотя я и проявлял свойственное ребенку любопытство. Все же, я был довольно строптивым мальчиком. Фогеля удивляло то, что я никогда его ни о чем не спрашивал. Я не хотел ничему у него учиться – вот, что раздражало его во мне больше всего. Впрочем, не все, чему он учил было эффективным на практике. Так он утверждал, что удар ребром ладони по кадыку приведет к неизбежной смерти противника. Я опробовал этот прием в одной из решающих драк за лидерство во дворе, но противник нырком легко ушел от удара, повалил меня на землю и избивал меня до тех пор, пока мой греческий нос не трансформировался до формы картофеля. Еще его раздражало мое постоянное вранье. Я любил расстреливать мелочь в тире, и ради этого мог выйти из дома раньше на полчаса и сделать большой крюк по пути в школу. Однажды он меня увидел на остановке в том месте, где меня не должно было быть, и эта необходимость держать ответ за пустяковый проступок, навела меня на мысль, что присутствие Фогеля в моей жизни ее излишне формализует.