Сергей Алексеев - Обнажение чувств

Можно сказать, он родился в приюте, с первых дней жизни оказавшись в доме ребенка, не знал матери, не сосал грудь и к шестилетнему возрасту никогда не был на пляже. Детдомовских ребятишек младшей группы еще не водили на реку, купали в большом деревянном корыте, поэтому он не видел взрослых обнаженными, ни мужчин, ни женщин, а сверстники, дети, выглядели иначе и весьма одинаково. Тут же вид совершенно голой девицы потряс, поразил его, поднял в душе не знаемую ранее, трепетную волну – даже ознобило до «гусиной» кожи! И еще не осознавая того, он догадался, что видит и будто прикасается глазами к некой, пока запретной, стыдливой стороне будущей жизни.

И этот ее аспект, этот мотив – самый главный, чтобы любить жизнь.

Сколько он так смотрел, испытывая новые переживания, неведомо, время в детстве бежало иначе, и в какую-то минуту был пойман на месте преступления вездесущей сестрой Лидой.

Судареву пытались дважды организовать семейное воспитание, и первый раз его усыновила многодетная пара из леспромхозовского поселка Лая. И у него появилась не только новая фамилия, оставшаяся на всю жизнь, но еще три младших и одна старшая сестра, девчонка рыжая, задиристая и ехидная. Она сразу же обозвала приемного брата Подкидышем, получила от родителей внушение, однако не успокоилась и продолжала так звать, когда никто не слышал. И вот Лида подкралась сзади, высмотрела, что делает новоиспеченный брат, и захлопнула дверь в комнату, где спала женщина.

– Ах ты, Подкидыш! Сопляк еще, а уже на голых девок пялится! Бессовестный, разве можно подсматривать за тетями? Как не стыдно? Я маме все скажу!

Говорила язвительным полушепотом, верно, боялась разбудить спящую, ухмылялась и смотрела с прищуром, словно прицеливалась. И этот ее приглушенный, даже вкрадчивый голос почему-то сбивал с толку. С ябедами в детдоме расправлялись просто – устраивали темную, но усыновленный Сударев еще не привык к семейным нравам и не знал, как поступить с сестрой.

– Не рассказывай, – однако же просительным шепотом сказал он. – Лучше надери мне уши, если хочешь. Или потаскай за волосы.

Тогда они еще жили в двухэтажном бараке-общежитии, Сударевы занимали две маленьких комнаты на втором этаже и одну крохотную на чердаке, где старшие дети спали летом. Перегородки дощатые, тонкие, двери и вовсе из картона – даже шепот в коридоре слышно, хорошо, днем все взрослые на работе, только эта молодая женщина спала в своей комнате.

Недавно обретенных родителей Сударев еще никак не называл, и тут, видя, что Лида драть уши не станет, поспешил заверить, что с этой поры станет звать их папа и мама – жертвовать было больше нечем. Сестра никак не оценила его готовность, но почему-то отвела подальше в угол коридора, где горой лежал мусор и сломанная мебель.

– Зачем за тетей Леной подсматривал? – спросила она. – Только честно!

Надуться и отмолчаться тут бы не получилось, все рыжие девчонки были въедливыми и дотошными.

– Я не нарошно. – попытался соврать он. – Дверь приоткрыл, а там она лежит…

– Да ты же полчаса торчал у двери! Я за тобой следила!

И внезапно схватила за штаны, зажав рукой писюлю. Он попытался вырваться – не получилось.

– А это что? Какой уже крепкий гвоздик! Ишь ты!…

И сама смутившись, разжала руку. По веснушатому ее личику поползли розовые пятна, словно солнечные зайчики.

– Говори, зачем подглядывал?

Судареву стало стыдно до покраснения, как говорила воспитательница в приюте, но не от того, что подглядывал – от того, что вынужден был рассказывать это старшей сестре, еще чужой девчонке.

– Никогда не видел голых женщин. – неожиданно по взрослому признался он. – Чтоб совсем голых…

– Маленький еще, смотреть. – выговорила она без прежнего ехидства. – Ну и что ты увидел? С таким гвоздиком?

– Почему-то у нее волосики растут. – что думал, то и сказал Сударев. – Вот у тебя волосиков нету, а у нее есть.

– А ты видел? Может, есть!

– Видел. – признался он. – Когда ты утром спала, рубашка задралась…

– И за мной подсматривал?

– Совсем немножко. За тобой смотреть не интересно…

– Почему не интересно? – возмутилась Лида. – А за тетей Леной интересно, да?

– Ты же мне сестрица…

– Я тебе не родная сестрица!

– А мне так хочется, чтобы ты родной стала! – с зажатым трепетом признался Сударев. – Такой родной-родной!

Он не собирался подлизываться к ней, однако сестрица решила именно так, схватила Подкидыша за руку и повела домой. Там посадила на табуретку посередине комнаты и взяла мухобойку.