Мирон Высота - Чили

Действительно ли вела эта яма в ад, или же это просто был карстовый разлом, или еще какой разлом чего-нибудь, жителям не сообщили.

Первые два дня около ямы терлось много народу из местных и особенно городских, тех у кого в Коптяках были дачи. Местные испытывали странную гордость оттого, что такое событие у них тут прям под носом произошло. И как не поверить в собственную исключительность? Такую исключительность, про которую все догадываются, что она должна быть, а доказательств все никак не найдут. И вот на тебе – свершилось. Есть чего загордиться. Не в каждой деревне такая яма разверзлась. И даже в городе, а только может где-то далеко на Ямале или может в далеком государстве Чили.

Бабка Настя, например, выйдя к яме и чуть не уронив в бездну правую летнюю свою галошу, даже сказала «наконец-то» и перекрестилась на красную звезду памятника. А городские, которые вроде как местные, но только по летнему времени такими считающиеся, сразу как-то напряглись. Они деревенским сознанием собственной исключительности не обладали, а каждое новшество будь она от природы, случая или по разнарядке сверху воспринимали настороженно и с недоверием. А еще говорят, что в городской среде процветает тяга ко всему необычному и всеобщая любознательность. Лгут. Разве что изнывающие от скуки подростки радостно снимали яму на свои смартфоны и прочие устройства.

Районная власть тоже для вида покрутилась, да так и уехала к себе в район важно надувая губы и щуря глаза. Прислали потом межевиков, чтоб поставить яму на кадастровый учет, на том интерес власти к яме и угас.

Участковый опросил деда Игната на предмет падения в яму Витьки.

Сосед возмутился насчет сгинувшего в яме забора. Над ним посмеялись, так как в душе успели невзлюбить за выпячивание свежей краской зеленой крыши.

После жизнь вроде вошла в свою привычную колею. Пока по этой колее едучи, в адскую яму не въехал на тракторе Мишка Сапожков. Вот тот парень был со всех сторон положительный, не чета Витьки. Если и пил, и бил нещадно после ядовитого возлияния Галку, да, да, ту самую, других Галок в окрест не было, так только по причине собственной ревности и Галкиных загулов.

Мишка про яму знал, но был с похмелья, и ехавши привычно той же дорогой, что всегда, задумался видать о чем-то своем, да так и ухнул вниз. Вместе с казенным трактором. Дед Игнат от избытка свободного времени по причине того, что проклятая яма поглотила вместе с соседским забором и столб с тарелкой, от которой питался его старенький телевизор, грел кости на скамеечке возле собственной калитки. Так что волей случая он оказался единственным, кто видел и это падение.

Уж не я ли тут как-то замешан, мелькнула первая мысль в голове у деда Игната под гаснущий в толще мрака рокот трактора и глухой Мишкин крик. Такое было ощущение, что яма поглощает свои жертвы через него, деда Игната, или беря его в надежные свидетели. А свидетель – это уже кто-то навроде соучастника. Выросший при советской власти дед Игнат поежился от таких перспектив. Да не, отогнал он от себя зловредную мыслишку. А вот вторая мысль его была про то, что неслышно было звука падения трактора. Хотя трактор большой и железный. Это тебе не Витька, бахнуть должно было будь здоров. Надо бы Николаю сказать, подумал дед Игнат.

То, что яма глубока – глубже и дальше самой черноты, через которую никак не пробьются вялые лучи тяжелого уральского солнца, жители выяснили давно. Николай, интеллигентного вида парень в очках, из городских, почему-то исписанный сверху донизу татуировками, однажды в первые дни ямного явления, соорудил с помощью веревки и брошенной наковальни грузило. Забросил это дело в яму и долго травил веревку. Так долго, что сам забылся и пришел в себя только когда конец веревки, облизав ему плечи и ладони, юркнул в черный распахнутый зев, да и был таков.

– Ну и чего? Сколько она была? – Спросил его тогда дед Игнат, который около ямы жил и наблюдал за экспериментом из-за забора.

– Веревка… – задумался Николай. Веревка была длинной.

– Сколько метров-то? – Дед Игнат подошел к яме и сплюнул вдогонку веревке с грузилом.

– Метров пятьдесят, или больше. Но по моим ощущениям метров триста разлом.

Дед Игнат оценивающе посмотрел на Николая. Такого количества наколок не было даже у Витка, который всю жизнь косичкой по нарам стучал. С другой стороны, Николай был в очках и слова, бывало, вставлял в речь такие мудреные, которые дед Игнат, дока, между прочим, по части кроссвордной эрудиции, даже не слыхал. Вот и верь такому. Но дед Игнат жизнь прожил длинную, и верить никому приучен не был. Особенно городским. Особенно тем, кто в очках. Поэтому он только ухмыльнулся в желтую от папиросного дыма бороду. Ага, знаем, плавали.