Ханна Михаэль - Я смогла изменить судьбу!

Моя мама Марина обладает другой способностью: не во сне, а наяву она видит странные яркие картинки, которые длятся всего доли секунды. Появляются они без причин, сами по себе. И жить эти вспышки в сознании ей не мешают.

И наконец я, Ханна, женщина, видящая яркие вещие сны. Почему они стали приходить ко мне? Не знаю. Кто-то одарил меня талантом путешествовать во времени. Быть провидицей – значит служить посланницей настоящего в будущем. Сложность только в том, что я вижу картины, о смысле которых нужно еще догадаться, слышу слова, которые не вещают ни о чем напрямую, их только предстоит расшифровать.

Что же, так всегда с предсказаниями. В древности, в Дельфах, где был построен прекрасный храм Аполлона, вещали прорицательницы-пифии, которые дышали дурманящим вулканическим газом и произносили какие-то бессмысленные речи, а жрецы их толковали. Но я всегда одна!

Помню мой самый главный сон, который определил мое будущее.

Мне двенадцать лет. Лето, каникулы, наша обычная южная жара. Я спала в нашем большом доме в городке Губа, в 168 километрах от Баку, где жила с нашей большой семьей.

Ко мне медленно приближался мужчина. Сначала я испугалась – восточные девочки с детства воспитаны в некотором страхе перед мужчинами, которые всегда правы, всегда главнее. Но страх быстро прошел. От мужчины исходило добро.

Я огляделась… красивый богатый дом, а может быть ресторан или холл дорогого отеля. Тяжелые портьеры, мягкие диваны на гнутых ножках, напольные вазы. Откуда-то я знала, что здесь проходит свадьба, но сейчас в просторной, мягко освещенной зале мы были вдвоем.

На невысоком незнакомце был синий в мелкую серую полоску костюм-тройка, изумрудный галстук. Его черные волосы зачесаны назад. Он чем-то напоминал известного актера Роберта Де Ниро.

Незнакомец взял меня за руку и тихо произнес:

– Спасибо тебе, дочка!

– За что спасибо? Я вас не знаю.

– Узнаешь. Придет время, и ты мне очень поможешь.

Я смотрела в глаза мужчины, восхищаясь им. Чувствуя тепло его изящной руки с ухоженными ногтями, я проникалась спокойствием и доверием. Незнакомец выглядел на тридцать пять-сорок лет. Он мягко, по-доброму улыбался – морщинки становились глубже. Мне казалось, что я счастлива… Но почему? Я просто стояла и держала за руку мужчину, которого видела первый раз в жизни.

Выбравшись из постели, я оделась и пошла на одну из кухонь нашего большого дома. Бабушка Берта, мама моего отца, пила кофе, сидя за столом. Она уже была одета в строгий деловой костюм, и это несмотря на летнюю жару! Но ничего удивительного, бабушка главная не только в нашем доме, она еще и главный бухгалтер в крупном банке. Статусу следовало соответствовать.

Торопливо и сбивчиво я рассказала ей свой сон, но Берта выслушала меня вполуха. Мысленно она уже была в банке, прокручивая в памяти цифры отчетов. Она видела манаты, рубли, доллары, евро, а вовсе не двенадцатилетнюю внучку Ханночку. Просто я попала не в тот момент, ведь обычно бабушка была совсем другой: ласковой, мудрой, смешливой, учившей меня шить, кроить, гладить, хозяйничать в огороде. Но конкретно тем утром ее одолевали какие-то особенно важные заботы, вот почему она лишь досадливо отмахнулась от моего бредового рассказа:

– Солнышко, мы потом с тобой поговорим о твоих снах и обо всем, что творится в твоей хорошенькой головке!

Ох, что творилось в моей голове с самого детства… Если бы она только знала! Достаточно сказать, что я, едва начав говорить, была вынуждена делать это легко и непринужденно сразу на нескольких языках. Я из семьи персидских евреев. Сами себя мы называем джуури. Но наш разговорный и мой родной язык – татский, только обильно сдобренный ивритскими словами. Как в разговорном языке европейских евреев идише слышится немецкая речь, так и у нас слышится речь иранская. Потому что таты сейчас уже немногочисленный ираноязычный народ, проживающий в основном в Азербайджане, Дагестане и Иране.

Но помимо татского, я с детства знаю иврит. Наша семья чтит Тору и Талмуд, посещает синагогу, хоть и без фанатизма. А еще я рано заговорила на азербайджанском, ведь родилась и ходила в школу в Губе, а в школе азербайджанский язык был обязательным предметом. То же самое с русским языком. Как его не знать, если большую часть своей жизни я провела в России? С врожденными (или приобретенными?) лингвистическими способностями я без особых усилий выучила английский. Легко мне дался и турецкий, тем более что тюркские языки схожи. И вот с пятью языками меня впустили в волшебный и тревожный мир вещих снов, чтобы я лучше понимала то, что передавалось мне эфемерными символами, которые далеко не просто расшифровать.