Наталья Алмазова - Морфоз. Повесть белой лилии

Чай эти двое пили в молчании, настороженно переглядываясь. Девушка хотела налить и мне согревающий напиток, но Мигель прервал её действие фразой, что это совсем ни к чему. В знак согласия я покорно кивнул: вкус я мог ощутить без непосредственного употребления какого-либо продукта – он для меня был сродни запаху, да и у людей эти ощущения были связаны. К тому же, моё тело не было адаптировано к усвоению грубой материи, которой являлось вещество органической или же неорганической природы. Я не нуждался в физическом восстановлении структуры. Принципы функционирования моего организма, если можно так сказать, были отличны от людских, подчиняясь законам иного уровня. Я дышал космическими ветрами, а не воздухом, вкушая ткани порядка более тонкого – звенящее эхо в сосудах и капиллярах Сущего.

После непродолжительного чаепития, моя подопечная отправилась в ванную комнату, заявив, что после грязной речной воды ощущает себя земноводным с гадкой склизкой кожей, и что она желала бы избавиться от подобного ощущения как можно скорей. Мой juvenis alumnus, молча, проводил её глазами. Мы остались одни. Подперев подбородок кистями, рук я глядел в окно. Мой ученик – на меня. Я воспринимал его взгляд как нечто вполне материальное. «Magister…» – тихо позвал меня Мигель. Я обернулся. Я не вмешивался во внутренний мир мыслей юноши и не знал, что происходит там. Когда-то я дал ему это обещание. Возможно, пришло время жалеть о том: иногда я совершенно переставал его понимать. К примеру, как сейчас. Он хотел мне что-то сказать, что-то очень важное, но почему-то не проронил и звука.

Хлопнувшая дверь прервала затянувшееся безмолвие. Хлоя, укутанная в полотенце и с мокрыми волосами, стояла в коридоре. Улыбнувшись, она сказала, что так ей намного лучше, однако не мешало бы и поспать. Немудрено: возвращение из посмертья – процесс весьма утомительный, – догадался я. Мигель поднялся со стула, чтобы проводить гостью до спальни и предложить что-нибудь из одежды. Устроив нашу новую знакомую, он возвратился ко мне. Я стоял у окна, облокотившись на стену, и наблюдал, как выцветает рассыпанная по небу берлинская лазурь, всё более тускнея.

«Тебе тоже не мешало бы отдохнуть, Мигель. Ночь была длинной. Прости за внезапный визит и незваную гостью. Сам не знаю, зачем я вытащил её из воды. Жизнь так нелепо прервалась. Мне показалось, что это был… не совсем подходящий вариант для завершения.

Она смелая. Выносливая. Просто слишком уж любопытная и… немного устала. Этот её шаг… жажда перебороть страх и познать… Может, способ она выбрала и не вполне подходящий, но… Жаль, что люди не умеют исправлять смерть. Хотя, может, вам это и не нужно вовсе: ведь вы всё равно возвращаетесь. Все возвращаются – рано или поздно, за редкими исключениями. Лишь изменяя форму. Хотя, в пространственно-временной длительности можно повториться практически в любом моменте, который существовал или только грядёт. Дух свободен в своих перемещениях и многоличен в персонификациях, проживая неисчислимое количество жизней в параллелях одного или даже нескольких миров. Но однажды все лики соединяются. Тогда человек становится Богом – Осознающим себя как единое со всем. Это величайшее озарение и безграничное… счастье? Вероятно, так.

А знаешь, Мигель, я хотел бы… быть тобой…» При этих словах мой ученик вздрогнул. «…чтобы стать Им». Немного помолчав, я продолжил: «Бог ассимилируется с Высшей Волей в активном проявлении, и далее, переходя на неописуемый и непознаваемый уровень, Он сливается с Абсолютом. Но однажды…

Ты слышал про День и Ночь Брахмы, Мигель? Думаю, да. Когда наступает Ночь, все реки возвращаются обратно в истоки. И Творящая Ипостась – Демиург будто бы засыпает, растворяется, сохраняя собственную суть в латентном состоянии до наступления следующего Дня».

Рассветное небо уподобилось аквамарину. Я заворожено глядел сквозь его слепящую синь на звёзды. Я видел и слышал их. Границы – условность. Необходимый инструмент для познания Частного от Всеобщего. Мигель стоял неподвижно по левое плечо от меня и также неотрывно смотрел на проясняющиеся небеса. И было ещё что-то… но я никак не мог проникнуть в потаённый смысл того. Я заметил, как губы юноши едва дрогнули, будто с них невесомою пушинкой вот-вот должно вспорхнуть слово. Но вокруг царила тишина, и только шёпот города бесцеремонно вторгался в её чертоги.

«Отправляйся спать, мой juvenis alumnus: я уже вижу, как пестрыми крыльями мотыльков тебя окружают сны – иди». Мигель, послушно склонив голову, внял моему совету без возражений и проследовал в соседнюю комнату, так как спальню свою он галантно уступил нежданной гостье. Я ещё несколько часов провёл у окна, после чего отправился блуждать в уже досконально изученных мной спутанных лентах переулков и проспектов, затерявшись в них подобно песчинке, увлекаемой течением полноводной реки.