Array Фридеманн Люгер - Внутри

Кроме того, я осведомился у соседей, и оказалось, что периодически их очень беспокоит шум в нашей квартире. По времени всё совпадало. Также я проверял наш домашний компьютер, и время, проводимое женою за онлайн-играми, в разы уменьшается с моим отбытием. Однако, когда я возвращаюсь в родной дом, она меняется на глазах, – Евгений поправил очки. – Поднимается рано утром, что для неё, поверьте, несвойственно, и уходит куда-то. Дома я её уже почти не вижу – разве что за монитором. Вот так…" – закончил математик, по-прежнему стараясь не глядеть на собеседника. Борис вздохнул и поднялся с места. "А как её зовут?" "Да, чёрт побери, никак её не зовут!" – раздражённо воскликнул взъерошенный человечек, но тут же, смущённо оглядевшись вокруг, притих. – "То есть, извините, её зовут Виктория. К слову, забыл сказать, – теперь она нигде не работает. Только снимает деньги с моего счёта". "И всё?" – как бы с недоверием спросил Борис. Евгений сперва взглянул на него в недоумении, потом внезапно хлопнул себя по лбу: "Ах да, простите! Всё дело как раз в том, что ещё она делает! Поэтому я и обратился за вашей помощью. Мне нужно узнать, куда она уходит и чем там занимается, понимаете? Я много раз пытался поговорить с ней об этом, но в итоге мне приходится обращаться к вам, детектив…" Борис поморщился. Ему не нравились эти отдающие нафталином словечки. "Послушайте, Евгений, – сказал он сухо, – вы же понимаете, что мне придётся вмешиваться в частную жизнь вашей супруги, разглашать личную тайну, то есть это…" "Стоит дорого! Да, я знаю! – перебил Евгений, доставая из тряпичного портфеля плотно набитый конверт. – Но поймите, мне нужно точно узнать, куда она ходит и чем занимается. Я заплачу вам ещё, когда получу первые сведения. Вот папка – в ней фото, адрес и ещё кое-какие данные."

И снова беспрерывный конвейер эскалатора, белые стены пути, уходящего вниз, в подземелье гула и скрежета, к бьющимся друг с другом потокам, развеивающим концентрацию мысли. Два сверкающих глаза выпрыгивают из темноты и ложатся прямо под ноги холодным свистом тормозов. "Осторожно, двери закрываются!" Когда они попрощались? Час назад? Полтора? Пятнадцать минут? Хтонический змей поглотил толпу. Что это за существо? От мира ли тьмы и агрессивной воли подземных богов или из светлого будущего человечества? Что пробудило его к жизни – магия мёртвых, хозяев недр, противостоящих Солнцу и Духу, или же сила Человека, решившего обуздать время и пространство, заняв престол божества?

***

Есть поверье у шахтёров одно. Блуждает голубой огонёк по стволам шахт, перемещая оставленные рабочими предметы: повезёт – недалеко запрячет, а бывает – утащит вглубь шахты, и дело с концом. Появление этого маленького язычка холодного пламени, завораживающего своим гипнотическим танцем, никогда не было замечено; лишь вспышка, сопровождающая его исчезновение, бегство от слишком близкого и пристального взгляда шахтёра, короткое шипение и потрескивание – это всё, что дозволено узреть. Голубая шляпа (так стали называть этого духа из-за его характерной формы и вызывающего какой-то мистический ужас свечения) прослыл ярым тружеником, требующим справедливую плату за свою помощь в нелёгком шахтёрском деле. Он помогал тем, кто преданно трудился на его шахте, пакостил тем, кто халтурил, и частенько выпивал вместе с шахтёрами…

Борис закрыл флягу и убрал её во внутренний карман. Его глаза, ещё секунду назад с безучастным недовольством обводившие окружающее пространство полупустого, но от этого не менее шумного, вагона, погасли, взгляд устремился вдаль, где в предрассветной дымке неясным силуэтом виднелась гора – размытые облака на её вершине, и маленький синий огонёк шахтерского костра… Борис вздрогнул и открыл уже начавшие смыкаться глаза. Он заметил, что смотрит не на свою подземную темницу, а сквозь неё – на кучку сгрудившихся возле костерка шахтеров, и слушает их тихий голос. Говорили о чём-то бесконечно грустном и прошедшем, а иногда, в минуты общего разговора, начинали петь. Сначала пели только шахтёры, а потом песню подхватил и Борис. Правда, слов он разобрать не мог, но почему-то понимал, что песня посвящалась той же шахте и её труженикам. Слова были очень тихими и едва различимыми:

"Пусть не торопится мотылек за стаей,

Пусть не нужно ему солнце в пути…

И пусть воды подземных рек тихо, как вечность, текут к морю…

Всё течёт, всё изменяется, а я не переменюсь… "

Борис пел эту песню вместе с усталыми шахтёрами, и неожиданно ему вспомнились слова о потерянном рае, которые он слышал в другой песне. Когда он открыл глаза, песня уже закончилась, но почему-то Борис ещё долго чувствовал на себе взгляд глядящих на него из темноты глаз. Шахтеры смотрели на него так, словно завидовали ему. Только чему завидовать? Чем они, в сущности, отличаются? Борис не понимал этого. Он думал, чем же, если разобраться, является его жизнь, в которой нет даже отдалённого намёка на смысл. Он не знал, что ответить этим невидящим глазам, и тогда из темноты снова раздался шёпот: "Борис, ты готов?"

Читать дальше