Евгений Кузнецов - Быт Бога

Свищёв, пятясь, убежал – и всё прыгал в кармане ключами: повышения, небось, – там, где он ждёт повышения, – ждёт.

Вошёл, вышел.

Все, думал я походя, рассуждают – и живут, и живут! – так, словно садятся на какой-то промежуточной станции.

А я – будто на конечной.

И я, да, стал листать.

Ничего уже вроде бы не думал… Нет, так не бывает. Если не думал слова или мысли, так всё равно думал вид е ния.

И кто, и что?..

…Живу – как бегу по раскалённым углям: жжёт, стоять невыносимо, а бежишь – и легче: от усталости.

…Материал, под скрепкой, был свежий, в несколько листов, надо было, само собой, "решать" его в первую очередь: "по нему", значит, "человек" был "доставлен", в коридоре. А дело – пыльное, с корочками с исчерканными – было "тёмное" с полгода, а сегодня, стало быть, пришёл, с утра пораньше, кто-то и рассказал что и как: ему, конечно, вот она, бумагу – чистейшая, быть стало, явка с повинной.

Но почему, в конце концов, такой пьянящий меня и ясн я щий меня Крен?!..

–– Я – ведь я… Я ведь – я…

Листая – и прислушиваясь к себе – уверенно это пока и понимал:

–– Я только лишь родился – и сразу же я есть я. Или, может, так сказать: лишь родился – и сразу у меня есть я, а я сразу заимел меня… Так что верней и короче: я – я, я лишь родился – и сразу я – это я.

И все и всё – и вокруг, и сверху, и снизу – посягают и посягают на меня.

Недавно я это понял!.. И понял, что всегда, всегда это понимал. И понял, что надо всегда это помнить. Потому и нерв во мне нынче такой – страстный нерв, живой нерв. И, конечно, секретный, секретный!..

Крен зыбкий чуя – целое, право, явление природы, – уже слушал радио и шаги в коридоре – побольше б только сгрести на себя со всех сторон всего стороннего и Крен расшифровать.

Все как, вижу, себя ведут – ведут себя с утра до вечера, с детства до старости так: что самое важное, самое главное всегда – где-то, где-то, не тут, не здесь, где угодно, но именно – где-то!..

Оба!..

Оба, значит, ко мне просились…

…Я всегда весь тут. Я всегда тут – весь.

Идеал – так его ущ е рбинка оживляет, как листочек варенье.

Будни – так если я сию минуту не смотрю на простор, это не значит, что я сию минуту его не вижу!..

…И я позвал – да, позвал одного, одного из двоих, этого самого "человека по явке"…

Уверенно стало недавно мне думаться, и стал я нынче уверенно знать, что даже и дела-то ни единого уголовного мне на сделать, если – ежели не повторять и не вторить:

–– Я только родился – и уж сразу я – я…

…Я не знаю, откуда говорятся во мне эти слова – свет вокруг или темнота, иду или еду, засыпаю или проснулся…

Они – будто рядом.

Или я – рядом с ними.

…Тут – потом, что увидел я, – Свищёв опять вк у барился, схватил тот, под скрепкой, материал, веером омахнулся им, – дескать, занимайся спокойно "явкой", а, мол, "человек по материалу", что сейчас в коридоре, будет теперь "за другим" (у другого, видишь ли, следователя) – и выпал за дверь…

Вошёл, вышел…

Томная!..

И Томная сразу приходила… (Маня, не посмотрев на меня, покраснел.) Спросила про дело это – будто не знаю я, что она "сидит на тёмных"… будто не знаю я о её аккуратной форме, аккуратной речи… аккуратных её ушках…

Вошла – вышла…

Я её раньше и звал так, не нежно: Тёмная…

Полистал я было дело, потом, да, попросил этого своего "человека", Веретенникова, "побыть в коридорчике"… Пошёл за почтой.

Второго – в коридоре, тут, у окна, в тупике коридора – того-то, второго-то, уже не было…

Бред реальности, бред реальности…

Вернулся я, позвал опять Веретенникова – с "явкой", что ли, поскорей разобраться.

…Я сам с собой хочу быть на пределе искренности.

Я хочу быть на пределе!

Я хочу быть на пределе?..

Вся моя прежняя жизнь была "Тебе говорят!", а теперь моя жизнь на каждом шагу – "Оказывается!.."

Трепет такой нынче во мне, будто сказано нечто было громко и адресно, но будто бы на языке, не понятном мне; я кручу головой – и не вник ещё вполне, что сказанное раздалось… во мне самом.

А коли разобрался в себе, во мне, – то что мне вот хоть бы этот допрос этого самого Веретенникова!

Во-от!..

Звон, звон.

Маня держал трубку – потом, что, да, Маня, я видел, держал телефонную трубку… ободками красными смотрел на меня – и, я видел это, он не видел, что я смотрю на него!..

С мига с этого – о! – с этого мига, и без всяких "конечно" и "пожалуй", и пропал у меня мой телесный вес… Как на качели, как на качели, когда-то, когда-то, в верхней точке, в верхней точке…