Наталья Пичугина - Книга ошибок для испаноговорящих. Записки из тропического далека

Звонит телефон. Парамон автоматически протягивает руку, не отрываясь от компьютера:

– No se encuentra. Cómo no.

Снова звонит телефон. Теперь тот же ответ по-русски:

– Здравствуйте. Её нет. Хорошо.

Звоню с улицы. Если Парамон берёт трубку после первого гудка, значит, он снова на моем компьютере.

– Мамуля?

– Опять висишь в интернете?

– О-ой, какая грубая.

– Предупреждаю, сейчас приду, буду работать на компьютере.

Едва вхожу в дом, звонит телефон.

– Мамуля, тебя, – зовёт Парамон.

– Как он тебя называет – "мамуля", – смеётся Эля в трубку. – Видишь, какие у тебя хорошие дети, а ты его ругаешь. Как у него дела в университете?

– Сам на третьем курсе, а хвостов тянет с первого. Двадцать четыре часа проводит в чате.

– Как мне нравится твой старший сын, – говорит Валя Фарада. – Такой замечательный Иванушка. Мы с ним встречались в Москве, и он мне говорит: " Я буду в джинсах и чёрной футболке. Ещё у меня серёжка в… ухЕ"!

Это уже из анекдотов. Их достаточно.

– Ты знаешь, как Анюша перевела на испанский "скорую помощь"? – говорит Катя. – Pronta ayuda! (Калька с русского). Правда же, гениально?

Анюше в то время было лет шесть.

Ещё бы им быть не гениальными. У них в голове два мира: наш и их. "Скорая помощь" по-испански – ambulancia.

– Мам, – неуверенно спрашивает трёхлетний Парамоша, – ¿Tu tetita tiene leche? (Мам, у тебя в грудке молоко?)

– Нет, – удивляюсь я, пытаясь уловить суть дела.

– ¿Qué, pues, tiene? (Тогда что в ней?) – нерешительно спрашивает он. – ¿Café? (Кофе?)

– Мам, nosotros vamos a jugar con los niños arriba. (Мы пойдём наверх играть с ребятами.)

– Хорошо, наденьте свитера.

– ¡Tengo calor! (Мне жарко!)

– ¡Yo también! (Мне тоже!)

– На палубе холодней, чем здесь.

– Вы так всегда с ними разговариваете? – смеётся капитан нашего судна-банановоза, на котором мы плывём домой, в Россию. – Вы с ними по-русски, а они с вами по-испански?

К сожалению, да. В смешанных семьях, живущих в испаноговорящей среде, наши дети не имеют возможности слышать диалог по-русски. По-русски с ними говорит только мать, и ребёнок не слышит модели ответа. Поэтому они понимают мать по-русски, но отвечают по-испански. То есть, усваивают ту модель, которую наблюдают. Каждая мать решает эту проблему по-своему.

Советский банановоз, шедший домой с грузом из Перу, принял в Панамском канале на борт три русские семьи. Одна родительница – с коробками, забившими целую каюту, тремя малыми детьми и четвёртым грудничком на руках, другая – беременная с малолетней дочкой и третья – с двумя сыновьями – ехали погостить в родительский дом, и знакомая атмосфера братского единства целительно окружила их на судне, возвращая жизни привычное, но забытое на чужбине душевное равновесие.

Это был 89 год, когда на родной земле ещё ничто не предвещало грядущей катастрофы. Разруха вошла в страну незаметно – перетаскивая свой невидимый крушащий шлейф из года в год, пока не выросло новое поколение, и в один прекрасный день монстр растления не выпрямился над державой в полный рост, готовый пожрать её живое племя, уже не знакомое с братством. И чужая земля оказалась в тот момент спасительной обителью.

Слово "мам" Парамоша говорит по-русски. Что интересно, он ни разу не называл меня по-испански "mami". В данном случае моделью для него служит старший брат, который до пяти лет жил в Москве и на всю жизнь, как молодой бычок, усвоил "мам".

Сегодня обоим по двадцать с лишним лет, и густые мужские басы без устали произносят в нашей квартире:

– Мам, ты не видела мои тапки?

– Мам, у меня закончился дезодорант.

– Мам, ты не знаешь, где ножницы?

– Мам, что есть на завтрак?

– ¡Me dejan en paz! (Оставьте меня в покое!) – угрожающе повышаю я голос. По-испански я начинаю говорить только когда выхожу из себя. Меня самоё удивляет такая реакция. Видимо, таким образом я создаю дистанцию между своей любовью и их возмущающим меня поведением.

– Mam, – говорит мой муж Марк, выдержав паузу. – ¿Mis lentes? (Где мои очки?).

Лицо у него невинно, но в голосе пародия.

Мы обсуждаем возможность поездки в Москву. Мы говорим по-русски. С сыновьями мы говорим только по-русски, таков был наш с ними договор, по настоянию их бабушки и моей мамы, чтобы поддержать у обоих русский язык. В комнате вместе с нами Марк, который, естественно, в обсуждении не участвует. Более того, он ещё не знает, что мы заинтересовались этой темой.

– Los estoy escuchando (Я всё слышу), – неожиданно говорит Марк, и в голосе его укоризна. – Me quieren dejar. (Вы собираетесь меня оставить).