София Кульбицкая - Мудрец

На мгновение во мне поднялась чёрная волна ревности. Но тут Петя щёлкнул выключателем (взбесившаяся погода превратила день в ночь), и я в эйфории обессиливающего облегчения поняла: нет, мамы здесь не было. Иначе она ни за что бы не смогла сохранить такие чудеса в тайне. Это ей не комната человека-невидимки.

Нет, ничего экстраординарного. Петя просто изменил планировку казённого номера. Передвинул мебель – и как это ему администрация разрешила?.. Кровать поставил поперёк, шатучий столик, где изначально стоял графин и два стакана, превратил в журнальный. Графин теперь ваза на подоконнике, а в ней – букет луговых цветов. На большом столе вдоль окна – кухонный уголок: набор чашек под хохлому и такой же чайничек. Печенье в плетёной корзинке. Очень уютно. Всё не на своих местах. То есть, наоборот, на своих. Впервые в своей короткой жизни вещи встали правильно.

Яркий оскал Мэрилин прилеплен скотчем на дверце платяного шкафа. Пучки сухих трав по стенам. И какое-то необычное одеяло из лоскутков, я нигде такого не видела:

– Это ты с собой, что ли, привёз?

Он рассмеялся.

– Нет, конечно. Подарили.

– Здесь?!

– Ну да. Я за территорию погулять вышел и заблудился. Девчонка местная показала дорогу, мы шли, разговаривали, а потом как раз мимо её дома проходили и она вынесла мне одеяло. Это пэчворк.

– Везёт. Мне вот никто ничего такого не дарит.

– Хочешь, возьми. Нет, правда. Я ведь раньше уеду, заберёте с мамой. У меня всё равно в сумку не влезет…

– У нас тоже не влезет. Мы пешком. И забрать нас некому…

Я вдруг с ужасом почувствовала, что мой голос дрожит. Вот-вот зареву. Ещё подумает, что я какая-то истеричка. К счастью, именно в этот момент в стекло что-то с силой ударило.

– Ух ты, посмотри… красота какая… – Петя шагнул к окну. Никакой особой красоты там не было, если, конечно, не считать ею сплошное белое марево. Ещё и град размером с голубиное яйцо барабанил по подоконнику. Но Петю всё это, видимо, завораживало, ну, а меня завораживал Петя.

Поэтому спорить я не стала, а просто подошла и встала рядом. Несколько минут мы стояли так, молча и глядя на шумное отсутствие внешнего мира. Я даже понемногу начала находить в этом красоту. Потом до меня дошло, что дождь вот-вот закончится, а я так и не приблизилась к своей цели. Я придвинулась к Пете поближе. Потом ещё ближе. Прижалась всем телом.

Но он стоял как ни в чём не бывало, любуясь грозой, и тогда я сделала то, чего никогда ещё не делала с мужчиной – обняла его за талию. Было так странно и непривычно чувствовать под пальцами горячее, живое чужое тело, что в первую секунду я чуть не отдёрнула руку. Но сдержалась – это было бы глупо. Да я сразу же и привыкла, как будто с рождения только тем и занималась, что обнимала мужчин.

Ещё несколько секунд прошли в счастливой уверенности, что Петя так взволнован моим прикосновением, что боится шевельнуться и спугнуть меня. Пока, наконец, он не положил мне руку на плечо – таким простым и дружеским, почти братским жестом, что я вдруг с внезапной и несомненной ясностью поняла, что он ни капельки в меня не влюблён. Собственно, и обнял-то он меня больше потому, что держать руку зажатой между нашими телами ему было неудобно. Тут-то дождь и кончился, и смотреть стало не на что.

– Ну что, чайку?..

Я кивнула, с тоскливым удовольствием наблюдая, как Пётр орудует запрещённым здесь кипятильником. У нас был точно такой же, да, думаю, и у всех отдыхающих. На одном курорте мы однажды прожгли им простыню, и мама скрыла следы преступления, ушив её посередине бельевым швом – вручную, но с точной имитацией машинной строчки.

– Петь, а кто она, та женщина? – спросила я.

– Какая женщина?

– Ну, которую ты любишь…

Я была уверена, что он оскорбится моей бестактностью. Да и осмелилась-то на неё лишь потому, что мне, как я думала, всё равно уже было нечего терять. Но он и не думал сердиться:

– А-а… Я уж и забыл, что рассказал… Дочка профессора.

– Красивая?

– Очень красивая, – Петя мечтательно улыбнулся. И тут же поморщился. – Хотя… трудно сказать. Она такая, ну как бы тебе сказать, модная. Я её ненакрашенной ни разу не видел. Так что кто её там знает, красивая она или нет…

– И ты любишь такую женщину? – возмутилась я. Мама с детства учила меня, что мужчинам нравится простота и естественность, и, справедливости ради, не раз доказывала это личным примером.

– Я и не говорил, что люблю. Я сказал, что влюбился. Это немного другое…

Пока я размышляла над этим многообещающим тезисом, Пётр выдвинул верхний ящик стола и достал оттуда одну за другой три коробки шоколадных конфет. Ещё целенькие, невскрытые: «Синий Шёлк», «Красный…», «Чёрный…». Я ревниво наблюдала за ловкими движениями его пальцев, сражающихся с целлофаном: