Владимир Неробеев - Смех сквозь слёзы. Юморески от Чичера Колымского

Иван Михалыч, выдержав актёрскую паузу столько, сколько этого требовали обстоятельства, быстро метнулся от доски к столу.

–Да потому, что вот!– он достал из своего портфеля пачку папирос “Север”, со злобой кинул её на журнал. Все, кроме директора, знали, что это моя пачка “Севера”, конфискованная Иван Михалычем только что на перемене. Пачка новенькая, не мятая,– всего одну папироску удалось мне выкурить из неё. Глядя на неё, я глотал слюнки, а учитель математики “резал правду- матку”.– От его стихов за версту несёт куревом.– При этих словах учителя Ким Григорьевич стал тереть руками лицо, как это делают при насморке. Сразу принял сторону учителя, начал поддакивать ему, для убедительности приложился ещё раз носом к листу бумаги. За партой кто-то ехидно хихикнул в кулачок, а Ивану Михалычу того и нужно было. Он продолжал разносить в пух и прах юное дарование, – что ж там в газете дураки что ли сидят…они сразу догадаются, что автор этих стихов( кстати, недурственных) курит с пяти лет…Посмотрите на него! Он же позеленел от табака!…Его в пору засушить под навесом и измельчить на махорку,– и пошло, и поехало! То прямой дорогой, то пересечённой местностью. Укатал математик лирика вдрызг!

Ким Григорьевич был добрее. Старался затушить пожар страстей, приглушить и сгладить тон упрёков. Даже посоветовал всё-таки послать стихи в “Пионерскую Правду”.

–Может, напечатают,– подмигнул он мне.

Правда, однако, оказалась на стороне учителя математики: стихи мои не опубликовали, хотя ответ из газеты пришёл. В нём ничего не говорилось по поводу курения как, впрочем, и о качестве стихов. Витиеватым тоном литсотрудник намекал мне показывать во всём пример другим ребятишкам, к чему, собственно говоря, призывал и Иван Михалыч.

Перечитав письмо, я с детской беззаботностью махнул рукой на поэзию: чему быть, того не миновать! Сложнее получилось с курением: попробуй, брось её, проклятую цигарку! Тянул чертову соску до пятидесяти лет, пока в больнице не просветили язву желудка. Врач сказал: ”Тпруу-уу! Распрягай – приехали”. Вот уже несколько лет не курю. А совсем недавно появился зуд творчества,– под ложечкой стало, так это маленько пошкрябывать. Раньше-то всё на курево, а теперь, на писанину потянуло. Попробовал писать стихи. Курам на смех получаются. Вот что никотин, пакость такая, выделывает! Сгубил мой талант наповал, иссушил на корню. Только что и умею теперь рассказывать побаски наподобие тех, которые вы услышите далее.

(Письмо студента брату)

“Колян, привет! Извини, что долго молчал. Есть на то причины. Помнишь, я тебе рассказывал о Сан Саныче, преподавателе немецкого. Ну тот, что всегда “под мухой” ходил. Какая лафа при нём была! Футбол, спиртбол! Не до занятий было. За два года мы забыли даже то, что в школе учили. Двух слов связать не могли. Представляешь, недавно Сан Саныча турнули. Мало того, на его место пригласили чистокровную немку. Она в Дрезденском университете преподавала русский. Хельга Вильямовна Штосс. Занятия ведёт, исключительно на немецком. Злая, как мегера. В параллельной группе на первом уроке двадцать пять двоек поставила. А у нас на занятии был такой прикол,– упадёшь-,не встанешь!

–Кто староста группы?– на своём родном застрочила немка, как из пулемёта. А мы ни бельмеса не понимаем. Попрятали головы, как страусы. Кому охота платить штраф (мы за каждую двойку баксы отстёгиваем)?

Тут Толя Бирман ( ты его знаешь, рыжеволосый такой, с большими залысинами и маленькими рачьими глазками на выкате) очухался немного, толк в бок своего соседа Валентина Грищука. Валентин – староста нашей группы. Видел бы ты его – умора. Тщедушный- тщедушный – кожа да кости. Грудь- как у цыплока коленка,– бей чем хошь, только потихоньку. Одним словом, живой свидетель Хиросим).

Так вот, значит, Толя толк Грищука в бок: ”Она спрашивает, кто староста группы”.

Валентин робко потянул руку вверх, а затем и сам поднялся:

– ”Ихь…”, то есть “я” по-немецки.

–Зер гу-утт!– цепким взглядом стрельнула немка на худющего студентика, мол, очень хорошо, а сама намотала на ус, что её вопрос староста разгадал не без помощи соседа.– Что у вас было сегодня на завтрак?– всё также сухо пустила немка вторую очередь. Валентин, естественно, ничегошеньки не понял из её слов. Чтобы не выдать себя, закатил глазки к потолку, будто обдумывает ответ, а сам теребит, теребит за рукав Бирмана, чтобы тот быстрее подсказывал. Толя уже раскрыл, было рот, но немка зыркнула на него и повторила свой вопрос. Валентин услышал знакомое слово “морген”, уцепился за него, упрямый хохол, как утопающий за соломинку.